Посыл Канта иной, его тоже можно предварить строчкой поэта: «Сидя на высоком холме». Так вот, обозревая картину данности и представленности мира, неподалеку от освещенной площадки cogito Кант замечает куда более обширную освещенную территорию, не совпадающую при этом с mathesis universalis, некую зону собственной явленности, для которой философ как первооткрыватель пробует различные имена: «совокупность явлений», «опыт», «природа», «вещи для нас», «совокупность феноменов» – и приступает к подробному картографированию открытого континента. Прежде всего Кант подчеркивает, что речь вовсе не идет о схватывании мира в его собственной имманентности – об этом бытии вещей самих по себе мы не можем сказать ничего внятного. Но случилось так, что мы можем усмотреть их в определенном ракурсе, и в этом ракурсе они связываются, хоть и не сразу, в целостную картину – в совокупность опыта. Опыт содержит знание о вещах, поскольку они явления. Выход в это поле опыта осуществляется через актуализацию трансцендентального субъекта; эта сборка доступна каждому мыслящему и описывается Кантом как трансцендентальное единство апперцепции. Значит, согласие в этом регионе явлений достижимо, мы можем прийти к общим выводам, а значит, региональная истина явлений и в самом деле существует. Удивительнее всего то, что совершаемые в пределах круга явлений или опыта операции меняют мир и позволяют на него целесообразно и эффективно воздействовать. А ведь этого могло бы и не случиться, площадка собственной точности могла бы быть вполне независимой по отношению к «прочему миру». Одна такая площадка была обследована Кантом как раз по соседству с кругом явлений, и результаты такого обследования представлены в третьей «критике». Здесь определения вкуса тоже согласуются друг с другом, хотя и по иной, более сложной схеме, для которой Кант предложил свое знаменитое определение «целесообразность без цели».
Такое определение может показаться – и до сих пор кажется – чарующе-странным, но в действительности оно не более странно, чем предустановленная гармония, в силу которой тот или иной порядок идей совпадает с порядком вещей, порядком самого сущего, да при этом еще и содержит правила внутренней согласованности для всех входящих. Не как трансцендентальное единство апперцепции (для познающего круг явлений), а как одно из эмпирических единств апперцепции, которое, впрочем, может стать абсолютным для своей собственной системы отсчета, если ее удастся монополизировать.
И вот у нас получается некая карта регионов собственной истины или по крайней мере заготовка такой карты. В ней нет единой системы отсчета, не сохранено и единство критериев, объединяющих выхваченные объекты в фокус собственно точности.
EGO COGITO
СОВОКУПНОСТЬ ЯВЛЕНИЙ (ОПЫТ)
МАТЕМАТИКА
ZUHANDEN (СФЕРА ПОДРУЧНОГО)
ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ БЕЗ ЦЕЛИ (ИСКУССТВО)
ГАЛЛЮЦИНАЦИИ И ОДЕРЖИМОСТИ
ПРОРОЧЕСТВА И ПРОРИЦАНИЯ
Предполагается, что обозначенные на этой карте земли суверенны, хотя среди них и острова, и целые континенты, и коралловые рифы, и действительный суверенитет в большинстве случаев под вопросом. Например, действительно ли одержимости и идеи фикс с одной стороны и пророчества с другой образуют зоны собственной независимой юрисдикции? Тут, во всяком случае, нужны аргументы.
Вообще, неопределенностей здесь более чем достаточно. «Регионы собственной точности» расположены на разной высоте или глубине друг относительно друга, и в любом случае их взаимная локализация крайне проблематична. Все «земли» должны быть изображены с размытыми краями, и это принципиально важно. Более того, зазоры, как прожилки, проникают и внутрь, где они представлены в качестве многообразных неоднородностей, неких систематических помех для ясности и отчетливости.
Вспомним: в зоне cogito это сомнение, причем неуклонно возобновляемое сомнение – даже если работа сомнения проделана, к ней необходимо вернуться вновь, иначе истина померкнет в ходе нарастающей банализации или окончится галлюцинацией, по отношению к которой сомнение действительно отключено. В зоне подручного – некоторая небрежность, которая у Хайдеггера предстает как «износ» или «проба на убыль», в математике – вариативность математического инструментария, а здесь, в мире опыта (круга явлений), – это то, что Кант назвал