Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики

По мере того как возможности исключаются – в том смысле, что реализуется определенный выбор, – время движется к концу. Оно, конечно, по-прежнему воспроизводит свои мелодии и темы путем вовлечения неопределившихся носителей, но репликации и репродукции не проторяют новых коридоров происходящего – они подобны распечаткам одного и того же текста.

Неотения как биологический феномен имеет еще одну чрезвычайно любопытную особенность: принудительную благосклонность предковых форм к своим неотеническим потомкам – даже тогда, когда эти потомки давно уже превосходят их по своему могуществу. Для Виктора Тена эта особенность служит одним из главных доказательств происхождения человеческой ветви от акродельфидов, от их общего предка с дельфинами[95]. Дельфины никогда не нападают на человека, более того, они оказывают помощь, и, по справедливому утверждению Тена, так животные могут вести себя только по отношению к детенышам: люди напоминают им «мальков», а значит, когда-то мальки акродельфидов вступили в цикл размножения, не дожидаясь созревания и обретения взрослой спецификации (зародыши самих дельфинов первоначально очень похожие на человеческие, «одельфиниваются» уже в утробе). В данном конкретном случае помощь дельфинов оказалась не слишком важна, но на заре антропогенеза, в самом начале неотенической революции акродельфиды принесли себя в жертву восставшим детенышам, сохранившим охранную детскость. Тут, опять же, можно вспомнить эффект желторотой машины, которым, бесспорно, пользуется и уходящее в отрыв поколение.

А наука, воспользовалась ли она эффектом принудительного покровительства со стороны свергаемого сословия представителей предшествующей мудрости? Несмотря на множество осложняющих факторов, ответ «да». Маги, алхимики, чернокнижники, разумеется, видели в лице стремительно нарождающегося сообщества опасных конкурентов. Но ведь эти самонадеянные естествоиспытатели и философы-рационалисты тоже воспринимались как заигравшиеся дети, как желторотые юнцы, отказавшиеся вдруг посещать выпускной класс. Древний закон покровительства запрещал магам-алхимикам вести настоящую непримиримую борьбу с обнаглевшими юнцами. Юнцы же не были связаны никакими запретами.

Неотения обнаруживает близость и даже преемственность по отношению к негативной диалектике и онтологии ничто, в рамках которой сама неотения выглядит достаточно органично. Ведь в отличие от знаменитого гегелевского zu Grunde gehen речь идет об одновременном отсечении и телоса, и основания. Первое отсечение характеризуется определением «сбиться с курса», или, другими словами, оборвать путеводную нить – но эта нить Ариадны, которая откуда-то исходила и к чему-то притягивала, обрывается сразу в двух местах (поэтому и не происходит отбрасывания к стартовой точке, нет никакой инволюции), обнаруживается другое основанное, которое вынуждено искать себе другое основание. Результат неотении оказывается непредопределенным ни по отношению к будущему, ни по отношению к прошлому, и то и другое обретает характер возможного.

Любопытная теория неотении излагается в некоторых сказках. Там какой-нибудь морской царь, выступающий в роли полномочного представителя судьбы, говорит уверенному в себе суверену: «Отдай то, чего сам в своем царстве не знаешь». Суверен соглашается, и вот ему предъявляют это незнаемое знание, которое является тем не менее настолько очевидным, что застигнутый врасплох теряет свою суверенность.

Неотеническое – это не просто проявление инфантилизма, скорее наоборот, экспонируя преходящее в рамках некой самодостаточной и даже принудительной экспозиции, неотения визуализирует и удерживает те черты преходящего, которые не имеют никакой самостоятельности и вообще не имеют никакой иной явленности, кроме той, которая обусловливалась подсветкой из будущего, не имеют самостоятельного бытия, не соотнесенного с точкой предназначения. Все, выявленное таким образом (посредством неотенической революции), уже было – но то, что оно было, можно уяснить лишь постфактум.

Общей чертой всех неотенических актов можно считать всплеск агрессивности или, лучше сказать, «победительности», поскольку в стихии происходящего в этих случаях всегда обособляется полюс беззащитности. Беззащитность – оборотная сторона покровительства акродельфидов к своим странным потомкам, и это покровительство, надо полагать, не осталось безнаказанным, «вырвавшиеся»; несомненно, утилизировали его в своих интересах, и если бы они этого не сделали, о неотенической революции в антропогенезе вряд ли можно было бы говорить вообще. Такова же агрессия ученых по отношению к чернокнижникам как к их условной предковой форме.