Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики

Естественно, возникает вопрос: «Как оценить эту планетарную регрессию? Можно ли оценить ее в духе неотении, возращения к первоначалам, в ходе которого осложнения были преодолены как помехи?» В список шумов и осложнений, понятное дело, попадают и Шенберг, и Поль Валери, и Гегель – все они, конечно, сохраняют своих адептов, но им, этим адептам, никто уже больше не собирается отдавать честь, записывать их в рыцарей высокого искусства – пусть тусуются в своих клубах по интересам…

Не расценить ли тогда фиксацию эстетики ми-ми-ми в духе впадения в детство, нарастающего маразма или продолжающегося дрейфа к краям остывающей Вселенной Духа, когда энергии одухотворения только и хватает, что на детский лепет? Поразительным образом дать убедительный ответ исходя из анализа чистого дискретного случая не представляется возможным, о чем не раз писал, например, создатель тектологии Александр Богданов, анализируя схематически тождественные случаи, которые могут оказаться свидетельством прямо противоположных процессов:

«Что из этого следует? То, что ход дезорганизационного процесса в схеме таков же, как и организационного. Другими словами, в схему не приходится обязательно вносить идею тектологического прогресса. Как системные дифференциации, так и последующая консолидация могут быть моментами тектологического регресса. Например, в инфекционной болезни выработка соответственных “антитоксинов”, противоядий организма, есть весьма типичная схема дифференциации; но она в иных случаях может идти за счет нарушения равновесий живого целого. Смерть и затем разложение тела являются тогда весьма естественным продолжением такой дифференциации; а завершается весь процесс тем, что на месте нарушенных органических равновесий окажутся новые и в известном смысле гораздо более устойчивые – “неорганические”. Переход в “мертвую” материю здесь также есть консолидация, хотя и на низшем тектологическом уровне»[98].

Это значит, что принципиально важны сопутствующие обстоятельства и границы хроноизмещения интересующего нас феномена.

С позиций восходящей формации капитализма выделение самостоятельных квантов-первоначал было безусловным прорывом, без которого ни рост производительности труда, ни индустриализация не имели бы места. Но с этим же обстоятельством были связаны и важнейшие проблемы капитализма, его системные противоречия, как раз те, о которых говорил Маркс. Самостоятельность формулы Д – Т – Д, ее неосложненность ничем посторонним как раз и лежит в основе эксплуатации труда капиталом, в основе «чистогана», поскольку чистый, ничем не осложненный акт товарного производства и есть чистоган.

Прибегая к метафоре связанности и развязности, можно сказать, что сдерживающая связка исчезла и валентные элементы образовали новый синтез: произошла ядерная реакция. Производство и обмен, ничем больше не осложненные – ни ограничениями тотального поэзиса, ни практикой кастовых взаимоотношений, ни верой, ни совестью, – набрали надлежащую скорость, как если бы была устранена сила трения; собственно, она-то и была устранена. Эта прибавка скорости в политэкономии получила название «Рост производительности труда», но она может быть выражена и напрямую как скорость дистрибуции вещей. Стыковка производства и обмена без отягчающих обстоятельств выделила новое универсальное топливо – деньги, поначалу чисто имманентное, так сказать, топливо для внутреннего сгорания. Деньги оказались неоценимым катализатором, без применения которого дистрибуция вещей не может достичь той скорости и интенсивности, которая получила имя производящей экономики. В известном смысле наличие подобных скоростей есть сущностная характеристика капитализма, поэтому он и немыслим без универсализации денег.

То есть процесс по-настоящему стартовал, когда реагенты были извлечены из многочисленных вхождений и соединений друг с другом. В каком-нибудь из возможных миров с этого могло бы все и начаться, но подлинная универсализация денег была запущена после вторичного упрощения, после чего новая формация приобрела собственные развитые формы. Понятно, что возникает вопрос о дальнейшем упрощении, и для ответа следует всмотреться в последовательность хроноопераций, посредством которых и возник капитализм. Что именно происходило? Деньги прекрасно соединяли товары друг с другом, создавая активный край – запросы на очередной, на следующий товар; при этом они накапливались, словно горючий материал, в узловых точках, как производственных – и тогда речь шла о капитале, – так и в виде «сбережений». И, разумеется, проникали во внутренний мир, где тоже совершали определенную работу по созиданию homo oekonomicus, идеального производственного агента.