Юля

— А твоей жене радость, что ты ползаешь так, шкодишь?

— Ну…

— Вот тебе и ну! Распустился ты, разболтался, а она, Маруся твоя, глупая, не проучит тебя…

Под вечер, когда уже заканчивали ставить забор, когда голову его еще кружил хмель после обеденной чарки, Степан особенно разошелся, говорил только о женщинах, о любви. Потом, оглянувшись, подошел к ней, шепнул, что сегодня вечером он придет, сыпнет песком в стекла — пусть тогда выйдет.

Юля засмеялась, приняв его слова за шутку, и сказала, что поздно ему ходить к другим женщинам на свиданье, когда женат, когда трое детей на шее, что и ей невелика радость выбегать к нему, только у нее и забот.

…Той ночью Юле не спалось. Пришла из школы, помогла матери управиться по хозяйству, сходила потом к соседям посмотреть телевизионный фильм. Фильм был интересный, про любовь — о том, как молодой парень влюбился в молодую, но замужнюю женщину, она разошлась с мужем, имея от него ребенка. Женщина долго избегала парня, боялась еще раз ошибиться, но тот оказался настойчивым и добился своего: ему не только поверили, но и полюбили его.

Юля думала про себя, про мужа и сына, гадала, смогла бы она сейчас вот так навсегда вычеркнуть из памяти Геннадия, любовь к нему. Мужа она могла забыть, раздумывала Юля, а вот свою любовь к нему, может, и нет. Любовь ее была настоящей, чистой, первой, и забыть любимого человека, тем более так быстро заменить его кем- то, она не могла.

Правда, ей тяжело жить одной. Она ведь еще молода, у нее столько сил, она тянется ко всему хорошему, хочет любить и быть любимой, рожать детей. Лежала, думала и вдруг услышала тихий стук в окно, а потом в дверь.

Мать спала, и, чтобы она не проснулась. Юля вскочила, накинула на себя халат и выбежала в сени.

— Кто там? — спросила она, но дверь не открыла — было уже поздно.

— Я, — услышала Степанов шепот.

— Чего тебе?

— Впусти…

— Поздно уже, иди домой, — сказала Юля, в душе закипела злость, обида на Степана.

— Открой… Жене надо помочь…

— Что с нею? — верила и не верила ему Юля.

— Да открой ты, не съем же я тебя.

Юля откинула крючок. Степан толкнул дверь, плечистый, высокий, шагнул в сени, обняв, припал к ней, начал искать своими губами ее рот.

— Юлька, — шептал он и тянул ее к стене. — Не могу без тебя. Люблю…

Он целовал ее в щеки, в уголки губ, а она вначале растерялась, замерла, но сразу опомнившись, изо всей силы толкнула его за дверь. Степан, не ожидая такого, упал с крыльца, ударившись руками о землю. Юля в это время успела снова закрыть сени.

— Юлька, — он почти тут же вскочил, бросился к двери, — впусти, ну впусти, прошу тебя. Никто и знать не будет… Неужто ты думаешь вот так весь век кручиниться, сохнуть? Слышишь, никто и знать не будет…

— Уходи прочь, — отдышавшись и сдерживая волнение, с возмущением приказала она, — и чтоб ноги твоей больше тут не было! Утешитель нашелся!..

— Знаю, все знаю, — пренебрежительно, совсем другим, каким–то злобным голосом проговорил Степан. — С ним, с Миколой, крутишься.

— Знай себе, — твердо отрезала она, — что захочу, то и сделаю, сама себе госпожа. А ты сюда больше и носа не показывай, кобель бродячий.

Сказала и ушла в хату; Степан еще что–то бубнил, а потом, наверное, дворами потащился домой, потому что шагов его под окнами не было слышно.

Юля, растревоженная, обиженная, долго не могла уснуть в ту ночь, думала: был бы муж, не унизили бы ее так, была бы защита…

6

Юля колола дрова и вспоминала все это. Когда разбила последнее полено, положила топор на колоду, а сама вышла на улицу. Хотелось взглянуть на сына — где малый, что делает, в каком он виде. Петька бегал с ребятами поблизости, был весь мокрый, наверное, набрал воды и в сапоги, потому что слышно было, как в них хлюпало.

Юля подозвала его и повела домой, заставила раздеться, разуться и полезать на печь. Она ругала себя, что так долго оставляла его без присмотра, простудится, тогда не оберешься беды.

Петька нехотя полез на печь, а Юля пошла к сараю. Положила у наружной стены два полена и начала складывать на них рубленые дрова: тут скорей высохнут, проветрятся, чем в сарае.

Сложила дрова в клетку, отошла и полюбовалась на свою работу, поправила несколько поленьев, лежавших косо или выпиравших наружу. Набрала сверху охапку дров и понесла в хату.

В кухне было темновато, тепло, и ей не захотелось оставаться тут, тянуло на холодноватый, освещенный низким неярким вечерним солнцем двор, где все больше чувствовалась весна, которая радовала и тревожила. Юля взяла ведро и пошла из хаты, выпустила из хлева корову, сгоняла ее к колодцу и напоила. Когда корова, оскользаясь, оставляя на льду царапины, вернулась с полными боками, Юля закрыла ворота на запор, бросила в ясли сена, а сама пошла в хату, начала топать возле печи — надо было накормить свиней и кур.

Управившись, решила протопить печку. Стало уже совсем темно, и она решила зажечь свет, щелкнула выключателем, но лампочка не загорелась. Очевидно, здешний электрик что–то ремонтировал и отключил электроэнергию на станции.