Юлий Даниэль и все все все

Позиция моделей Биргера могла носить эстетический характер (неприятие нормативов советского искусства, спущенных «сверху»). Или же характер этический (несовместимость государственной политики с нормами элементарной человеческой порядочности). И наконец, это могла быть позиция, прямо оппозиционная государственным установкам (это уже была открытая полемика с властью). Олицетворением первого типа поведения можно назвать Окуджаву, второго – Войновича, третьего – Сахарова. Портретами этих персонажей коллекция галереи Биргера не исчерпывалась. Между этими категориями можно найти множество оттенков поведения и позиционирования лиц, в которых Биргер находил нечто крайне важное для себя, но принцип распределения диссидентских сил, очевидно, намечен правильно. Персонажей этих портретов отмечает одна общая черта – благородство. При всем различии черт лица и характеров – это всё люди одного племени. Типичная интеллигенция восьмидесятых, состоящая на учете у властей в списках неблагонадежных.

Едва ли не каждого, кто оказался на его полотнах, могли отправить в ссылку, как Андрея Сахарова, выдворить из страны, как Льва и Раису Копелевых, загнать в психиатрическую больницу, как Наталью Горбаневскую. И уж разумеется, каждого могли просто посадить. И если на портреты Биргера попадали друзья, не значившиеся в списке неблагонадежных, они хотя бы разделяли взгляды хозяина мастерской. А когда у Василия Аксенова начались неприятности, Биргер и его, и Майю Кармен успел написать прежде, чем обоих выставили из отечества.

Окончив портрет очередной «одиозной» персоны, Борис собирал в мастерской под стеклянной крышей многоэтажного дома свой знаменитый бал моделей.

Моделей на чердаке собиралось великое множество, Биргер, естественно, был душой общества, бал проходил ужасно весело. Сколько же было шуток, дружелюбных подкалываний, смеха. Как будто шел просмотр карикатур, а не портретов, написанных с самыми серьезными намерениями. Какие простодушные замечания высказывала Слава Сарнова! Какие шутки позволяли себе модели… Так, семейный портрет Сахаровых назывался у нас «Портрет Люси с мужем».

Женские образы вообще давались Биргеру лучше. Он видел в женщинах тайну. Мужские лица на его полотнах были задумчивы и благородны.

Но об этом нужно писать подробно, сначала же – про обстоятельства места и времени.

…Бал моделей был в самом разгаре, в небесах под стеклянной крышей, а глубоко внизу, во дворе у подъезда, толпились черные машины. Нет, не моделей (в ту пору личных автомобилей за нашим кругом числилось два – у Войновича и Окуджавы). При подъезде стоял узнаваемый транспорт КГБ. В каждой машине по два гэбэшника, каждая машина и ее «экипаж» были закреплены за определенной моделью Биргера. Слежка велась открытая, носила характер психологического давления.

Однако возбужденному настроению в мастерской это не мешало. Напротив, шутки по поводу слежки были неисчерпаемы. Между тем тучи над головами моделей сгущались. В город Горький сослали Сахаровых, Копелева выгнали из Института истории искусств, Даниэля лишили переводческой работы.

Из разговора в мастерской во время сеанса:

– К Леве опять подходили в подъезде, угрожали. – И что? – Послал. – Люсю хотели запугать в электричке. – И что? – Послала.

Сюжеты диалогов становились однообразны, – причем нельзя сказать, чтобы модели не подавали повода ко все возрастающему раздражению властей. Все более безоглядно подписывались «письма в защиту». С иностранными корреспондентами, сочувствующими российским диссидентам, встречаться стали открыто. Биргер, разумеется, был «под колпаком», готов ко всему, лез на рожон, опасался только одного – чтоб не отобрали мастерскую. Впрочем, его и это вряд ли остановило бы.

Однажды, когда нас подвозил домой Войнович, мы затормозили перед светофором, рядом впритык встала черная «Волга», из ее крыши выползла невиданная антенна. Она изогнулась и стала царапать крышу Володиной машины – то была акция устрашения, довольно курьезная и нелепая. Рассказывая об этом кагэбэшном аттракционе, мы веселились. Биргер же впал в гнев, требовал, чтобы немедленно было составлено письмо Андропову с протестом против «шуток» низших чинов вверенного ему ведомства. Письма протеста он был готов писать по каждому поводу, но вообще-то в случае с диковинной антенной возбудился не напрасно. Дело в том, что этот казус случился, когда мы ехали от Генриха Бёлля. Он был близким другом Биргера, часто бывал в Москве, посещал наши балы моделей, да и сам стал моделью – Борис написал прекрасный его портрет.

В тот раз Бёлль приезжал прощаться: был уже безнадежно болен.

…Итак, наши шпики маялись на улице, а тем временем под стеклянной крышей шел бал, и модели вели себя по-гусарски. О преследованиях было принято говорить легко, иронично, и эта манера при серьезности ситуаций располагала к особым свойствам целого ряда портретов работы Бориса Биргера.