Цезарь не чурался и светской жизни в кругу местной знати, многие из которой получили гражданство не более одного-двух поколений назад. По свидетельству Светония, он регулярно накрывал два обеденных зала, один для своих командиров и членов штаба, а другой для гражданских. Однажды в Медиолане (современный Милан) он обедал в доме некоего Валерия Метона, и к столу подали спаржу, случайно приправленную горькой миррой вместо обычного оливкового масла. Цезарь ел без замечаний, не меняя выражения лица, и упрекнул своих спутников за громкие жалобы. Будучи патрицием, принадлежавшим к одному из старейших семейств Рима, он был желанным гостем и интересным собеседником. Нам неизвестно, могли ли местные аристократы вести с ним остроумные беседы на равных, часто на философские или литературные темы, чрезвычайно популярные среди римской элиты. Но даже если они не соответствовали уровню изощренных римских острословов, ярко выраженные литературные интересы многих из военачальников, без сомнения, обеспечивали Цезаря темами для таких разговоров. Цезарь находился в дружеских отношениях с отцом поэта Катулла, чьи предки происходили из долины По. Его сын отправился в Рим, но после нескольких шагов по карьерной лестнице забросил дела и посвятил себя стихосложению. Он написал много стихов о любви, но в других его произведениях содержались резкие выпады в адрес известных людей того времени, включая Катона и Цезаря. В одном из них он назвал Цезаря «алчным и бесстыдным игроком», а в другом сделал еще более далеко идущий вывод, обвинив Цезаря в гомосексуальной связи с одним из его префектов по имени Мамурра [8]:
Цезарь пришел в ярость, но не разорвал дружбу с отцом поэта, а когда сам Катулл принес извинения, сразу же пригласил его на обед [10].
На самом деле никто не верил, что Цезарь и Мамурра были любовниками, но последний явно не пользовался уважением в Риме и навлек на себя обличительные нападки Катулла в других стихотворениях. После истории о близости с Никомедом Цезарь чувствительно относился к любым подобным намекам. С другой стороны, слухи о том, что проконсул продолжал обхаживать женщин во время своего пребывания в Галлии, пользовались широким распространением и были вполне обоснованными. Спустя годы во время триумфа Цезаря легионеры пели о том, как он проматывает на галльских женщин деньги, позаимствованные в Риме. В повествовании Тацита о мятеже на Рейне в 70 г. н. э. мы узнаем о галльском аристократе, который утверждал, что ведет свой род от Цезаря. Последний якобы взял в любовницы его прабабушку во время одной из кампаний в Галлии. Неизвестно, кем были любовницы Цезаря в те годы, но вероятно, большинство из них происходили из аристократических галльских родов [11].
Оставив свою армию на зимних квартирах в земле секванов, Цезарь явно показал всем, что не намерен ограничиваться лишь эпизодическим вмешательством в дела Галлии. Даже он сам признает, что это вызвало волнения среди некоторых вождей, задававшихся вопросом, на пользу ли им пошло изгнание Ариовиста, если теперь они попадут под власть римского проконсула. Зимой Цезарю сообщили, что белги, жившие в северной Галлии, недовольны больше других и готовят «заговор» против Рима. Белги полагали, что когда римляне установят контроль над кельтской центральной Галлией (т. е. «умиротворят» ее, если пользоваться терминологией «Записок» Цезаря), то вскоре легионы двинутся против них. В свете последующих событий их тревога была обоснованной, поскольку Цезарь собирался поступить именно таким образом. Выдворив из Трансальпийской Галлии сначала гельветов, а потом Ариовиста, он показал, что Рим готов к вооруженному вмешательству, дабы поддержать своих союзников. В прошлом римская провинция поддерживала дружественные отношения с народами, населявшими приграничные земли. Цезарь решил расширить сферу влияния Рима дальше на север под предлогом необходимости воспрепятствовать проникновению в этот регион сильных племен, которые в будущем могли угрожать безопасности провинции. Такие мотивы были совершенно оправданными для римского губернатора, и Цезарь не нарушал бытующих представлений о том, как должен себя вести один из высших магистратов Римской республики. Помпей поступал сходным образом на Востоке, и его кампании, как и кампании Цезаря, отличались от действий многих предыдущих римских полководцев лишь по своему масштабу. В «Записках» Цезарь утверждает, что белги собирались нанести упреждающий удар по римской провинции. В свою очередь, он поступил точно так же. По меркам того времени действия обеих сторон были вполне разумными и оправданными [12].