Ни одному римскому сенатору не нравилось видеть, как другие превосходят его славой и влиянием. Их враждебность была вызвана не столько победами Цезаря, сколько его личностью: большинство из них с радостью восхваляли бы покорение Галлии, если бы только они были совершены кем-то еще, а лучше — сразу несколькими полководцами, чтобы один честолюбец не снискал слишком большую славу. Члены старинных аристократических семейств воспитывались с верой в то, что они имеют исконное право управлять государством, но возвышение Цезаря во многом лишило их этой роли. Теперь предоставлялась возможность покончить с его карьерой — предпочтительно в суде, который будет разделять их точку зрения, но если не получится, то и с помощью вооруженной силы. Все это стало возможным не без содействия Помпея, и, пока он оставался полезным, можно было закрыть глаза на его положение, потенциально опасное для существования Республики. Сенаторы рассчитывали избавиться от него в будущем или, по крайней мере, уменьшить его влияние. Помпей дал надежду противникам Цезаря, когда намекнул, что не собирается твердо поддерживать его требования. Из числа этих людей следует выделить Катона, который, по крайней мере, надеялся избежать гражданской войны, а после ее начала прилагал некоторые усилия для смягчения позиций сторон. Он ожидал, что Цезарь будет вынужден подчиниться. Позиция его союзников представляется менее ясной. Некоторые из них, очевидно, надеялись нажиться на войне. Катон был неприятно удивлен бахвальством и воинственными речами многих из этих людей. Он не видел смысла сражаться с Цезарем, после того как этому «выскочке» в течение многих лет позволяли без помех достичь высот славы и могущества [14].
Отношение Помпея было иным. До самого конца он соглашался с тем, чтобы Цезарь вернулся к политической деятельности при условии, что он не будет считаться равным самому Помпею, а тем более в чем-то превосходить его. С течением времени это желание укрепилось, особенно после того как Курион предпринял попытку поставить обоих на один уровень. Он мог принимать Красса как равного, поскольку тот был на несколько лет старше и сражался вместе с ним за Суллу. Кроме того, Помпей всегда был уверен, что его собственная харизма и широко известные военные подвиги (целых три триумфа по сравнению с одной овацией у Красса) давали ему значительные преимущества над соперником. Цезарь был моложе его только на шесть лет, но еще ничего не успел достигнуть, когда Помпей привел свои армии к победе, и в этом отношении его карьера находилась далеко позади. Раньше Помпей предпочитал Цезаря Крассу, но отчасти потому, что не рассматривал его как соперника — во всяком случае, как главного соперника. Даже после успехов Цезаря в Галлии, Германии и Британии Помпей воспринимал его как младшего союзника. В конце концов, он сам одержал триумфальные победы на трех континентах — в Азии, Африке и Европе — и разгромил много врагов, в том числе римлян, а не только варварские племена. Его замечание («Что, если мой сын захочет напасть на меня с хворостинкой?») показывает, что он считал возможность конфронтации с Цезарем невероятной и даже абсурдной. Помпей не хотел гражданской войны, но не сомневался в своей победе, если произойдет худшее. Примерно в то время он похвалился, что ему достаточно топнуть ногой — и целые армии вырастут из итальянской почвы. Цезарь должен был понять, что ему нужно уважать Помпея, принять его условия и доверять его дружбе ради защиты от суда. Атака Куриона на его собственные позиции еще более убедила Помпея в его нежелании идти на какие-либо значительные уступки проконсулу Галлии. Цезарь должен был образумиться, и вместе с тем он по-прежнему мог очень пригодиться Помпею, понимавшему, что Катон и его союзники не питают большой любви к обоим.