Через месяц после ареста, 20 декабря, Юлию перевели в Москву вместе с двумя униатскими священниками и тремя мирянками-католичками. Переезд длился три дня, сначала в одном вагоне с проститутками, потом с уголовниками. Юлия провела около шести месяцев в трех московских тюрьмах, одной из которых была внутренняя тюрьма ГПУ на Лубянке, в полной изоляции, без книг, без бумаги. После вынесения приговора без суда началось нескончаемое путешествие в переполненных вагонах с проститутками и бандитами, долгие остановки в тюрьмах пяти городов по этапам и, наконец, прибытие в Сибирь, в иркутскую тюрьму. Сначала Юлия ехала в обществе нескольких сестер доминиканского Третьего ордена, одной из которых была сестра Екатерина (Абрикосова). После Свердловска (Екатеринбург) с ней оставались только сестра Роза Сердца Марии (Галина Енткевич) – польская дворянка, родившаяся в 1896 г., – и сестра Агнесса (Елена Васильевна Вахевич, родившаяся в 1892 г. в Москве).
В иркутской тюрьме, рассчитанной на 1000 заключенных, их находилось 5000. Вначале Юлию направили в Губернскую инспекцию мест заключений, которой руководил бывший уголовник. Иногда, если охранник был к ней расположен, он разрешал ей по дороге зайти в церковь[15]
. Юлия давала уроки заключенным, сестра Роза была машинисткой и стенографисткой, а сестра Агнесса занималась «ликвидацией неграмотности». При этом отношения этих двух московских сестер с петроградской «ученой дамой» были сдержанными, даже неприязненными[16]. Вскоре политические заключенные подверглись строжайшему режиму содержания в одиночной камере. Тем не менее Юлия сохранит «прекрасные воспоминания» о трех-четырех годах, проведенных в такой камере, как сообщает кардинал Тиссеран (глава VIII): именно там у нее была возможность, которой она была лишена в петроградской общине Святого Духа, – быть «наедине с собой» и Богом. Она пишет и сразу уничтожает «Ночные письма»*. Через Екатерину Пешкову она получала положенные политзаключенной анонимные пожертвования в 8–15 рублей (в 1925–1926) и передачи с бельем или одеждой. В начале 1927 г. Юлия Данзас заболела цингой, свирепствовавшей в тюрьме; ее сочли мертвой. Как ни странно, начальник местного ГПУ, узнав об этом, послал ей лекарства и велел протопить ее камеру: «Я полагаю, что прежде, занимаясь благотворительностью, я, возможно, помогла кому-нибудь из его родственников или друзей». 2 января 1928 г. Юлия написала Екатерине Пешковой, что у нее выпали зубы, что она страдала от воспаления десен и кишечника и хотела бы иметь зубные протезы, стоившие 70 рублей, но у нее не было никаких средств[17]. Весной 1928 г. Юлия узнала, что ее переводят на Соловки, чтобы разгрузить переполненные тюрьмы. Туда она прибыла в начале сентября после четырех месяцев путешествия «по этапам».Соловецкий лагерь
Соловецкий лагерь был первым концентрационным лагерем (официальное название), открытым новой советской властью в 1923 г. в монастыре, закрытом в 1920 г. на острове в Белом море. Этот монастырь прославился своим длительным «стоянием» против реформ патриарха Никона в XVII веке (семь лет осады). В 1937 г. Юлия упомянет Соловецкий монастырь в одной из своих рецензий для журнала «Россия и христианство»[18]
.