Юнг и Паули

Пока Паули был поглощён своей фантазией, пришли вести от Гейзенберга, который нашёл решение проблемы. Паули немедленно отправился в Лейпциг, чтобы встретиться с Гейзенбергом и составить план дальнейшей совместной работы. «Так я был внезапно выдернут из ленивой мечтательности и с головой окунулся в работу» — писал он. «Утопический набросок (к счастью) был похоронен в недрах моего стола (и пребывает там до сих пор), а некоммутативные функции пространства-времени были, в свою очередь, извлечены оттуда»[40].

Видимо, в попытке написания политической сатиры выразилось желание Паули услышать голос своей души, а не разума. Однако судьба распорядилась иначе, и письмо Гейзенберга вновь воспламенило разум Паули и вырвало его из литературных мечтаний. Как и следовало ожидать, он посчитал это удачей, поскольку интеллект охранял его от столкновения с собственными чувствами. Однако, как покажет будущее, это столкновение было ему крайне необходимо. Словами о глубоко похороненных бумагах он точно выразил реально существующую проблему. Как позже понял Паули, подавленное чувство подобно дремлющему в организме вирусу, ждущему ослабления иммунной системы, чтобы нанести удар. Но это было ещё впереди.

Хотя внешне Паули «состоялся», эмоционально он был на пределе. Благоприятное начало новой карьеры было с самого начала омрачено сложным периодом в его жизни, испытанием, которое ему ещё предстояло пройти. В конце концов судьба привела его к открытию глубин своей сущности, тех частей своей личности, о существовании которых он и не подозревал.

Ещё в ноябре прошедшего года его глубоко поразило самоубийство матери (ей было сорок восемь лет). Вскоре отец снова женился на скульпторе Марии Роттлер, тех же лет, что и Паули, к досаде последнего. Прибавьте к этому его собственный неудачный брак.

Во время своих визитов в Берлин Паули познакомился с молоденькой танцовщицей по имени Луиза Маргарет Кете Деппнер. Их брак, заключённый в декабре 1929 года, с самого начала был несчастливым. Энц пишет: «Паули не был избранником Кете, она проводила большую часть времени в Берлине и ещё до свадьбы познакомилась там с химиком Паулем Голдфингером, за которого впоследствии вышла замуж». К июню следующего года брак Паули пошёл ко дну, и в ноябре 1930 года дело закончилось разводом. Энц: «Паули позже заметил: Я бы понял, если бы она нашла себе тореадора, но заурядный химик...»[41] Вероятно, эта язвительная шутка была попыткой скрыть боль отвергнутого.

Хотя развод, само собой, вызвал эмоциональный кризис, Паули осознал, что невроз начал беспокоить его ещё в Гамбурге. В 1956 году, оглядываясь назад, он пишет Юнгу (23 октября 1956): «Тогда, тридцать лет тому назад, мой невроз был уже ясно виден как полный разрыв между дневной и ночной жизнью в моих отношениях с женщинами»[42]. Его эмоциональное состояние продолжало ухудшаться, он начал много пить и часто попадал в опасные ситуации — и однако продолжал исполнять свои профессиональные обязанности, которые, без сомнения, помогали ему держаться на плаву. Тому примером следующий примечательный случай.

После развода Паули сделал эффектное и необычно поспешное сообщение, которое оказалось прорывом в физике и имело огромное значение. Через неделю после бракоразводного процесса Паули отправил открытое письмо конгрессу экспертов по радиоактивности в Германии, чтобы его зачитали перед заседанием. В нём предлагалась теоретическая дилемма, касавшаяся «бета-лучей», которая могла быть решена при помощи радикального допущения, что закон сохранения энергии на квантовом уровне нарушается. Бор поддержал такое решение, но для Паули это было подобно убийству священной коровы. «Дорогие радиоактивные дамы и господа», — говорилось в письме: «Я предпринял отчаянную попытку ... спасти ... закон сохранения энергии. А именно рассмотрел возможность существования в ядре электрически нейтральных частиц, которые я буду называть нейтронами [впоследствии нейтрино]». Эта новая частица, по его предположению, обладала нулевой массой и нулевым зарядом. Письмо завершалось объяснением, что лично он на конференцию приехать не сможет из-за бала в Цюрихе, поскольку его «присутствие там совершенно необходимо»[43].

Такое заявление было крайне дерзким, поскольку на тот момент были известны только две субатомные частицы — электрон и протон. Поэтому предположение о наличии в атоме третьей частицы было поистине революционным. Хотя ещё тридцать лет её существование оставалось неподтверждённым, присутствие этой частицы в составе атомной головоломки было жизненно важным для развития основополагающей теории материи. Сегодня нейтрино также является решающим фактором для понимания Вселенной. С характерной иронией Паули называл нейтрино «глупое дитя кризиса моей жизни»[44].

Хотя концепция нейтрино появилась не вдруг, похоже, что эмоциональный кризис Паули ослабил сдерживавший его консерватизм и позволил ему высказать предположение, которое некоторые тогда сочли попросту нелепым.