Юнг и Паули

Альбрехт фон Валленштейн (1584-1634), несомненно, известный Паули, сыграл важную роль в Тридцатилетней войне, за которой последовала Реформация и, в итоге, раскол между рациональным и иррациональным. Паули называл это время «плохим завершением плохого начинания … Высокие устремления основателя христианства превратились в собственную противоположность. Итогом стал открытый конфликт между разумом и ритуалом»[386]. Для заживления этого разрыва, как считал Паули, естественные науки должны соединиться с эмоциональной динамикой, исходящей из их архетипического фона. Только тогда им найдётся место в религии целостности. Христианство, с его односторонней духовностью, не отвечало нуждам века науки. Необходима была новая религиозная этика, в которой сознание и бессознательное были бы единым целым. «Новый дом» имел для Паули особое значение: он представлял такой уровень бытия, на котором конфликт между разумом и ритуалом более не существовал. Паули представлял себе развитие новой религиозной этики, которое потребует не меньших усилий, чем развитие технологии и науки за прошедшие три века:

«То, что религиозная традиция не функционирует, кажется мне характеристикой Запада в христианскую эпоху. Я считаю, в противоположность мнениям христианских теологов, что всё человечество должно уповать на то, что христианство окажется не уникальным явлением, а религиозным и нуминозным феноменом своего времени»[387].

Паули заключил, что конфликт между разумом и ритуалом, наукой и религией, достиг стадии разделения, и элементы coniunctio нуждаются в «новом доме». Религиозная традиция сломалась, и наука начала подчиняться «воле к власти»[388].

Сны Паули изображали светлую аниму (отвечающую за науку и интеллект) подозрительной из-за её связи с тёмной стороной христианства. Тёмная же анима выступала на стороне Мастера и превосходила светлую. С точки зрения Паули, лишь хтоническая мудрость могла дать надежду на спасение человечества от атомной бомбы.

Помимо интерпретации «нового дома» и его связи с религиозной этикой, предложенной Паули, сон, возможно, имел значение и для самого физика лично. Знаменитый генерал Тридцатилетней войны Валленштейн отказался подчиниться императору Фердинанду Второму и объединился с протестантами-шведами в попытке захватить власть и завершить длительный конфликт. Это предательство стоило ему жизни.

Как мне указал Фирц[389], для Паули сон ассоциировался скорее не с исторической фигурой, а с Валленштейном Шиллера. Шиллер изобразил генерала как человека, чьей судьбой управляли звёзды; он пытался уклониться от своего жребия, но рок был неумолим. Приведу отрывок монолога из «Смерти Валленштейна»:

Возможно ль? Захотеть — и быть не в силах?
Что ж, я не властен возвратиться вспять?
И потому я совершить обязан
Деяние, задуманное мною,
Что от себя не отстранял соблазна,
Но тешил сердце тайною мечтой,
Обдумывая средства к смутной цели
И оставляя к ней открытый путь?..
…..........................
Я недруга незримого боюсь,
Что мне противоборствует в сердцах
И малодушьем повседневным страшен…
Не то внушает ужас, что опасно
И что, живое, борется с живым, —
В обыденном весь ужас, в вековечном
Возврате неизбывного «вчера»,
Того «вчера», что ныне всем значеньем
Обязано отжившему былому!
Обыденность — вот имя человеку,
Привычка же — кормилица его.
Беда тому, кто посягнул на скарб,
Завещанный веками! Старина
Седая, обомшелая священна,
И если ты обязан ей правами,
Благоговеть пред ними будет чернь.

Звёзды определили и судьбу Паули, и избежать её было невозможно. Продолжая монолог:

Тропы назад не видно, и стена
Из собственных моих деяний встала,
Стезю к возврату преградив!..[390]