Юность

– Как я и сказал, важна любая мелочь, – повторил следователь. – Расскажите, пожалуйста, какие отношения связывали Ольгу Гладких и Егора Рязанова?

Я плохо чувствую время, поэтому без телефона жить не могу. Сейчас телефон остался в рюкзаке в комнате, а судя по тому, насколько сильно затекло всё тело ниже пояса, прошло не меньше полутора часов. Следователь задавал вопросы, я давала ответов: как долго встречались Оля с Рязановым, почему она ушла к Антону, какие отношения у неё были с Антоном и тому подобные. Не осталось ни волнения, ни страха, только бесконечная усталость – физическая и моральная. Когда следователь спросил о том, вёл ли Рязанов когда-нибудь себя агрессивно по отношению к людям, я зачем-то ляпнула про его мерзкий характер и озлобленность на весь мир.

Допрос закончился внезапно – после моего очередного ответа следователь придвинул ко мне мелко исписанный лист А4 и попросил расписаться. Пересилив свою «удобность», я тихо извинилась и углубилась в чтение собственных показаний. Как раз недавно Лера упоминала, что перед подписанием чего-то нужно обязательно это прочитать, даже если документ огромен и нет времени. Пошутила тогда, что когда-нибудь она составит себе коварный брачный договор, а её недалёкий жених его подпишет, даже не прочитав, – она всегда твердила, что умный мужик будет ебать мозги, а глупого мажорчика можно всю жизнь разводить на деньги.

Показания сходились, всё было правильно, но вопящее чувство неправильности и ненормальности распирало изнутри. Я соврала. Я соврала при даче показаний, мать его, следователю! По уголовному, мать его, делу! Ручка почти коснулась листка, когда внутренности уже в сотый раз за день скрутило в невыносимо тугой узел.

– Я вспомнила кое-что ещё, – тихо сказала я, стараясь не разреветься от напряжения. – Вы ведь сможете дополнить показания?

– Я в вас не сомневался, Анастасия, – следователь усмехнулся, потянулся на стуле, хрустнув позвоночником, достал ещё один лист. – Итак, что вы вспомнили?

Конечно, он понял, что я соврала – расследовать преступления ведь не взяли бы идиота, не способного распознать ложь юной девицы. Я рассказала обо всех событиях, связанных с Олей: про два пакетика в Море, про Глеба, про коллективный приём безобидных на вид таблеток, про пьянку с Антоном и Кириллом, который приставал ко мне в машине. Даже не обладая глубокими знаниями в уголовном праве и законах, я понимала, что это стало самым гнусным предательством – посадить могут всех.

Остаток дня прошёл настолько тревожно, что пришлось заглотить две таблетки Нош-пы и в девять вечера лечь в постель, закутавшись в одеяло – голова раскалывалась на тысячи осколков. Пыталась заснуть, но сегодняшние переживания не давали мозгу расслабиться. Он всё прокручивал и прокручивал неприятные воспоминания, заставляя тело опять потеть и покрываться мурашками. Вот я сразу после допроса записываю голосовое Лере, спрашивая, как у неё дела и что делать дальше. Вот я признаюсь в сообщении Оле, что сдала её, в надежде, что она меня поймёт и простит. Конечно, она не простит. Дальше звоню Владу и рыдаю в трубку, выпуская накопившиеся эмоции, а дома всё рассказываю маме, которая после моих пылких признаний залпом выпивает полстакана коньяка. Договорились не рассказывать папе, иначе всё лето я проведу на даче за выпалыванием грядок. Мама умоляла меня больше никуда не ввязываться, хотя бы до официального поступления в универ, а я не могла думать ни о чём, кроме навсегда потерянной дружбы.

Всепоглощающий дух веселья, смешанного с приятной тоской, на последнем звонке в меня не вселился. У Леры настроение было не лучше, хоть она и мастерски это скрывала за маской надменности. После обсуждения вчерашних событий я поняла, что ещё легко отделалась – Лера была почти уверена, что проходит официальным свидетелем по уголовному делу, а это значит, что во время следствия придётся мотаться на допросы, а потом ещё в суде выступать. Рязанову не должно грозить ничего серьёзного: скорее всего, отделается исправительными работами, максимум годик отсидит – за превышение самообороны большего не дают. Зато Оле понадобится очень хороший адвокат. Моему признанию насчёт наркоты Лера совсем не удивилась, ведь у меня «мозг не заточен, чтобы врать в такой ответственный момент», но я не расстроилась – я и правда не умею и не люблю врать. Мне просто оставалось надеяться, что Оля сможет выкарабкаться.

После школьного праздника немного погуляли с одноклассниками, а потом присоединились к нашим мальчикам, которые отмечали с собственным классом. С первого взгляда на счастливых парней я поняла, что Влад им ничего не сказал. Сам смотрел на нас с Лерой сочувственно и подливал вино в пластиковые стаканчики.