Юность

В его обязанности ещё входила и обработка вырезанных зубьев фрез надфилем и тонкой шкуркой. И делал он это с любовью и даже артистизмом.

— «Платон! А я слышал, что ты очень силён в математике! Не мог бы сейчас проверить моё домашнее задание?».

— «Конечно!».

Платон проверил записи и нашёл ошибку, написав на оторванной странице правильное решение, вызвав радость на и так улыбчивом лице Каширина.

— «Ой! Спасибо! А я могу периодически к тебе обращаться за советом?» — спросил Василий Иванович.

— «Конечно!» — с улыбкой ответил Кочет, поворачиваясь на оклик Людмилы Васильевны.

— «Платон! У тебя всё в норме! Поздравляю с хорошим началом! Вот моя подпись! Сейчас мой начальник ещё распишется, и сдавай свою работу мастеру!» — приветливо улыбаясь, кивнула она в сторону худого мужчины средних лет в белом халате, подходящего к ней какой-то очень страной прыгающей походкой.

Начальник ОТК их цеха Виктор Сергеевич Гудков действительно имел прыгающую походку и видимо такой же неуравновешенный характер. Он словно не шёл, а перешагивал или даже перепрыгивал через мелкие кочки или ямки и канавки.

— «Ну, что тут у тебя?» — нарочито важно и с серьёзным видом очень занятого человека спросил он сотрудницу, почти не глядя ставя свою закорючку.

И улыбающийся Кочет отнёс свою первую настоящую работу мастеру Владимиру Фёдоровичу, получив и от него поздравление с первым выполненным официальным заказом.

И дело пошло. Кочету, как самому молодому и вновь испечённому рабочему, давали самые лёгкие и самые дёшево оплачиваемые заказы, которые опытные рабочие считали для себя выполнять зазорным. А таких заказов было немало. Так что счётчик им закрытых нарядов и заработанных денег закрутился.

Однако другие молодые рабочие увидели в Кочете соперника. Они негласно боролись между собой за получение лёгких заказов и получения большей зарплаты. Ведь оплата труда рабочих была сдельной, но в рамках разрядной сетки. Для рабочих третьего разряда она была от шестидесяти до восьмидесяти рублей. И это был потолок для заработка Платона.

Поэтому его тихий, малоразговорчивый и не конфликтный одноклассник Володя Смирнов также тихо перешёл на работу в соседний цех № 6.

При получении во вторник 7 марта зарплаты за февраль, Платон получил под расчёт последние свои ученические из расчёта тридцать шесть рублей в месяц.

— «Дела идут, контора пишет, а Тайка деньги выдаёт!» — услышал он в очереди за своей спиной весёлый возглас Каширина.

По дороге домой Платон потратился на подарки к восьмому марта маме и сестре. Он был горд тем, что впервые в жизни покупает их на свои заработанные деньги.

— А Варе, её маме и двум её сёстрам я подарки в этот раз покупать не буду! Деньги целей будут!? Хотя раньше их покупала моя мама! А это несправедливо! Да и поздравлять их не буду! Я же Александра Васильевича в этот раз с днём Советской армии не поздравил!? А они меня, кроме Вари, ведь тоже?! Пусть считают, что я на Варю обиделся! Она ведь своим отношением к моей учёбе фактически оттолкнула меня от себя и от Славки!?

И потом, что я ей скажу о своей неудаче? Она же предупредила меня, чтобы я приходил к ним только после пересдачи?! А теперь получается, что значит никогда?! Во всяком случае, пока снова не поступлю в институт?! Вот когда она изменит своё решение, позвонит и сама пригласит меня, — вот тогда я и приду, может быть?! В конце концов, я ей ничего не должен! И она мне тоже! — размышлял о своей женщине Кочет.

А дома вечером он узнал о Постановлении ЦК КПСС, Совета Министров СССР и ВЦСПС о введении в нашей стране пятидневной рабочей недели, продолжительностью 42 часа, с двумя выходными днями.

— «Ур-ра! Теперь можно будет больше отдыхать, гулять и своими делами заниматься! И учиться легче будет!» — радовался Платон вместе с мамой и сестрой.

— «Да! Вам с мамой хорошо! А мы вот учиться будем по-старому!» — по-настоящему надула губки Настя.

— «Зато теперь мы сможем и на участке больше работать!» — больше всего обрадовалась Алевтина Сергеевна.

— «О! А я по субботам не буду!» — теперь обрадовалась и Настя.

— «Мам! А почему мы всё время называем участок участком, а не дачей? Ведь многие говорят дача!» — спросил Платон мать.