Юность

Однажды вечером мы с ней дошли до начальной школы, куда я когда-то ходил, — она располагалась поблизости от их дома. Я ушел оттуда в двенадцатилетнем возрасте, а сейчас мне было семнадцать. Эти пять лет ощущались точно вечность, почти ничто не связывало меня с тем, каким я был прежде, и о своей тогдашней жизни я почти не помнил.

Но вид школы, в сумерках будто парящей в тумане, всколыхнул во мне воспоминания. Я выпустил руку Сесилии, подошел к зданию и прижал ладонь к почерневшим доскам. Школа существовала в реальности, а не только где-то в моем воображении. От чувств на глаза навернулись слезы, меня словно снова охватил тот щедрый мир, которым было мое детство.

И туман, да. Я обожал туман, обожал то, во что он превращает мир вокруг.

Я вспомнил, как мы с Гейром, Анной Лисбет и Сольвейг бегали тут в тумане, и воспоминание это было настолько сильным, что почти причиняло боль. Оно разрывало меня. Сырой гравий, блестящие от влаги деревья, мерцающие, светящиеся огни.

— Так странно думать, что ты тут когда-то ходил, — сказала Сесилия. — Для меня ты и Санднес не связаны.

— Для меня тоже. — Я взял ее за руку.

Мы прошлись вдоль здания до пристройки, которая в моем воображаемом мире воспоминаний была совершенно новенькой. Я все время вытягивал шею, жадно впиваясь взглядом в то, что видел, впитывая все вокруг.

— Но мы же, получается, одновременно тут учились? — спросил я, когда мы спускались по склону к футбольному полю.

— Да, — ответила она. — Когда ты учился в шестом, я ходила в пятый.

— А Кристин — в восьмой, а Ингве — в первый класс гимназии, — добавил я.

— А сейчас я учусь во втором классе гимназии, — сказала она.

— Да, мир тесен, — вздохнул я.

Мы посмеялись и прошли по пустому полю до дороги, ведущей через лес к Конгсхавну. Через несколько сотен метров чувство узнавания исчезло: мы вышли на окраину детства, здесь я бывал всего несколько раз, и теперь пейзаж напоминал сон, когда видишь его впервые и одновременно узнаешь.

Все было удивительным. Удивительно было оказаться здесь, идти здесь вместе с Сесилией, с сестрой которой встречается Ингве. Удивительно было возвращаться к маме и нашей обычной жизни, такой непохожей на ту, которой я жил за стенами дома.

Я начал работать на другой местной радиостанции. Она была больше, с новым оборудованием, и находилась в потрясающем помещении. Они сами предложили мне работать у них, и я согласился. Я по-прежнему играл в футбол и писал статьи, и все чаще где-то пропадал. Когда я не тусовался с Хильдой, Эйриком и Ларсом, то пил с Эспеном и его приятелями, или с ребятами с радио, или зависал где-нибудь с Яном Видаром. Сесилия в этот мир не вписывалась. Она представляла собой нечто другое. Когда я пил в «Погребке», она казалась недосягаемо далекой, а когда находился рядом — бесконечно близкой.

Смущала только ее преданность, которая давала мне ненужное преимущество. В то же время с ней я ощущал себя неполноценным; все эти недели, превратившиеся в месяцы, я оставался совершенным ничтожеством, ведь отношения с ней постепенно открыли мне глаза на ужасную истину — что я не в состоянии ни с кем переспать. У меня не получалось. Вида обнаженной груди или мгновенного прикосновения к бедру было для меня достаточно — я кончал, еще не начав.

Каждый раз!

И вот я лежал рядом с ней, такой очаровательной, вжимаясь в матрас, чтобы сохранить мою унизительную тайну.

Сесилия была совсем юной, и я до последнего надеялся, что она ничего не поймет. Она, однако, все понимала, едва ли, впрочем, догадываясь, что это происходит со мной постоянно.

Однажды вечером она сказала, что мама предлагает ей сходить за рецептом на противозачаточные таблетки.

Сесилия сообщила об этом с улыбкой, но в голосе ее мне почудился вопрос, и я, хоть и гнал от себя эти мысли или убеждал себя, что ничего такого на самом деле не происходит, начал продумывать пути отступления. Нет, не поэтому, ведь мне тоже хочется быть с ней, но существуют и другие сложности, например, мы живем в разных городах и я не могу проводить с ней каждые выходные. Так я рассуждал, а еще вспоминал ее преданность — Сесилия была на все готова ради меня, это я знал в основном благодаря ее проникнутым тоской по мне письмам, которые она писала спустя всего несколько часов после каждой нашей встречи.

Нет, надо с этим заканчивать.

В начале декабря, субботним утром, она приехала ко мне в гости — собиралась остаться на ночь, а на следующий день мы ждали ее родителей. Они хотели познакомиться с мамой, которая, как ожидалось, станет свекровью обеим их дочерям. Таким образом мы словно узаконивали наши с ней отношения, чего мне, видимо, не хотелось. Мы прогулялись, все вокруг было сковано морозом, и в свете фонарей трава на лугу перед домом блестела от инея. Потом мы поужинали вместе с мамой и поехали в «Каледониен». На Сесилии было красное платье, мы танцевали под «Lady in Red» Криса де Бурга, и я думал, что нет, расстаться с ней я не могу, не хочу.