Юность Бабы-Яги

Их внимание, их беззащитную открытость снегу и небу самым прозаическим образом закрыл пьяный сторож. Он, оказывается, уже порядочно давно стоял рядом и тоже смотрел туда же, куда все – вверх, на небо. Не увидев там ничего, стоящего его внимания, он удивился и, переминаясь с ноги на ногу, произнес то, что совсем не соответствовало настроению:

– Эта… – все обернулись к нему, – я че хочу спросить, у вас выпить не осталось, нет?

– Сейчас принесу, – вздохнула Женя и ушла в дом.

– И еще… эта… пацаны, вы скоро поедете, а? А то мне ворота закрывать, а я спать хочу.

– Сейчас поедем, – ответил Вадим. – Вот тебе пузырь сейчас вынесут, и мы поедем.

– О, это подходяще, – одобрил сторож. – Щас возьму и пойдем.

Тепло попрощались со всеми.

– Значит, 2-го? – напомнила Зина.

– Ага, второго, прямо с утра. Телефон я тебе дал и адрес тоже, – все с той же непонятной тоской ответил Саша.

– Ты меня жди, – сказала Зина, – тебе будет хорошо, вот увидишь. Я все сделаю, чтобы тебе было хорошо.

– Знаю, – сказал Саша, – я буду ждать.

Вышла Женя, отдала сторожу полбутылки водки. С ней попрощался Вадим, быстро и без авансов на будущее. Женя и не ждала. Подошел Саша. Он долго смотрел ей прямо в глаза, а Женя – ему. Они друг друга поняли. Будто подали друг другу некий тайный знак, который означал, что они – из одного братства.

– Ну, пошли, что ли, – сказал сторож, торопившийся допить и вырубиться.

– Уже идем, – Шурец слегка стиснул Женину руку и отошел.

Перед тем, как сесть в машину, они обернулись и помахали оставшимся. А те все стояли, обратно в корпус не шли, провожали, как возле уходящего поезда, и их фигуры, запорошенные белым снегом на фоне огоньков другого корпуса все таяли и таяли, когда машина отъехала, а Саша все смотрел и смотрел в заднее стекло, будто, сам не зная – для чего, хотел сфотографировать в памяти этот момент.

Несколько минут молчали. И потом не Саша, что было бы не удивительно, а Вадим – произнес:

– А тебе сейчас не кажется, что все наоборот?

– Что именно? – спросил Саша.

– Ну наоборот. Что мы из нормального мира сейчас возвращаемся в сумасшедший дом.

– Правда? Тебе тоже так показалось? – обрадовался Шурец.

– Значит и тебе, – уточнил Вадим. – Это хорошо. Значит, не зря мы с тобой, старик, дружим. Так и есть, едем прямиком в подлинный сумасшедший дом.

– В котором, – подхватил Саша, – никто и не подозревает, что в нем, в дурдоме, живет. Нормальный мир давно ненормален, только этого никто не видит, так?

– Именно, старик. Вся дурь давно превратилась в норму…

– Ага… и все так незаметно и легко получилось, да?

Они помолчали, ошарашенные своим открытием. Потом Вадим сказал:

– Но нам, старик, в этой дури жить.

– И пить, – грустно развил мысль Шурец, – чтобы эта дурь не слишком доставала.

– Что мы сейчас и сделаем, – сказал Вадим и нажал на газ.

Машина понеслась по пустынным новогодним рассветным улицам.

Виолетта

Вторая трещина в семейных отношениях, уже посерьезнее, – не заставила себя ждать. Марио неистово хотел ребенка. Виолетта же рожать не собиралась. Не только сейчас, но и вообще, в обозримом будущем, а может и никогда. Пообещать, конечно, можно, но ходить с пузом в ее юные годы – это уж увольте.

– Я еще пожить-то как следует не успела, дорогой, – объясняла она Марио, – а ты сразу – ребенка. Подождем, милый, да?

Марио ждал. В огне безумной страсти с ребенком можно было и подождать. Но время от времени итальянские корни, точно так же, как и знаменитый итальянский вулкан Этна, время от времени давали о себе знать. Итальянские корни, как известно, не знамениты таким полезным свойством, как терпеливость. Да к тому же «огонь безумной страсти» надо было все-таки как-то поддерживать, а поддерживать его, постоянно предохраняясь, становилось все труднее. Ну представьте себе – пылая, срывая одежды и со сладострастным стоном бросаясь в постель – в самый, что ни на есть, феерический момент, – вспоминать о таком низменном предмете, как контрацептив и натягивать его на слабеющий от возмущения орган, теряя драгоценные секунды. Ведь не мальчик уже! Сколько можно! И не он, не он вспоминал всякий раз о прекрасно выполненном резиновом изделии швейцарской промышленности, нет! Всякий раз напоминала она. Она! Законная жена, которая не хотела ребенка, будучи законной женой!