Юность Барона. [3 книги]

Юрий нехотя спрыгнул на бетонный пол.

— Звать Юрием. Просто человек. Папин и мамин буду.

Учуяв в словах парня плохо прикрытую дерзость, Хват двинулся было принять меры, но Чибис предупредительно цыкнул в его сторону, а остальные сидельцы навострили уши.

— Это всё? — уточнил Чибис. — В части представы?

— Пока хватит.

— Это смотря как хватит. Иной так хватит, что и в три дня не отлежишься.

— Может, и так. Да не всяк Тарас подпевать горазд, — парировал Юрий прибауткой, некогда услышанной им из речи Митяя.

— Реагируешь правильно, но интонация подводит, — оценил Чибис. — Мнится, паря, что ты за дерзостью своей неуверенность шхеришь. Что ж, это мы понять в состоянии. С пятерик почахнешь — привыкнешь.

— Так ведь это только к хорошему быстро привыкаешь. Но вот чтобы к таким… — Юрка пренебрежительно кивнул в сторону Хвата, — персонажам привыкнуть, боюсь, пяти лет маловато будет.

— Ты это кого щас персонажем назвал?!!

Оскорбленный бугор подскочил к парню, на ходу занося руку с явным намерением отвесить леща. Однако Юрка эффектно и исключительно ловко увернулся, посему мощный шлепок ладонью пришелся об железную стойку нар. Дальше — больше: поскольку инерционная скорость Хвата еще не была погашена, неуловимым движением Юрий успел заплести бугру ногу, чутка подтолкнул вперед — и Хват со всей дури грохнулся на пол. Причем уселся аккурат на пятую точку, вызвав предсказуемый гогот сокамерников. Впрочем, тут же пружинисто, как кошка, вскочил, рванул на груди (пуговицы вразлет) рубаху:

— Ну всё! Ты — покойник!

— Остынь! — спокойно, но при этом смеясь глазами, приказал Чибис и подошел к Юрке. — А ты, значит, у нас парень гордый? Подзатыльника от старших принять не готов? — Теперь взгляд матерого сидельца изменился, сделался пристальным, изучающим.

— Отчего же? Можно и принять. Только это смотря какой старший. Они ведь разные бывают. От вас, может, и принял бы.

— С чего вдруг мне такие аванецы?

— А у вас глаза другие.

— Это какие же?

— Был один человек. Он меня, помимо прочего, от подзатыльников уворачиваться учил. Так вот, у него тоже такие были.

Теперь Чибис посмотрел на Юрку уже с неподдельным интересом. Крестник капитана Ярового ему начинал нравиться.

— У тебя, чую, скоро тоже другие будут, — злобно ухнул из своего угла Хват. — Когда я тебе, паскуда, глаз на задницу натяну!

Юрий вознамерился было достойно огрызнуться. Но, уткнувшись взглядом в обнаружившуюся под рваной Хватовой рубахой наколку с изображением рыцаря и виньеткой текста, с ходу срубил тему и невинно поинтересовался:

— Извините, а вам кто эту наколку делал?

— А тебе-то хны?

— Да так… Просто с ошибкой написано.

— Какая еще ошибка? — забеспокоился Хват.

— У вас же там вроде как по-латыни? "Жить — значит бороться"?

— А ты-то, сопля, откедова в блатных наколках сечешь?

— Да я, собственно, и не разбираюсь, — пожал плечами Юрка. — Просто это девиз такой, известный. Я в одной книжке, еще дореволюционной, про него читал. Там говорилось, что в Средние века рыцарские бароны его на свои щиты наносили. Только по-латыни это звучит как Vivere est militare. А у вас вместо "милитаре" наколото "militame".

Хват удивленно опустил голову и, выпятив грудь, прочел по слогам:

— Ми-ли-та-ме… Хм… А ты точно знаешь или приблизительно?

— Абсолютно.

— Прибью, на хрен, Савоську! И ведь, гад такой, уверял, что тютелька в тютельку, тоже с какой-то старой книжки содрал… Блин, а как тогда милитаме переводится?

— Точно сказать не берусь. Но, возможно, это производное от латинского слова militiaman.

— И что оно означает? — заинтриговался уже и сам Чибис.

— Милиционер, — невинно ответил Юрка.

В следующую секунду стены камеры сотряслись от арестантского хохота, а Хват страдальчески схватился за голову и буквально завыл от такого вот прилюдного унижения.

— Бароны, говоришь, носили? — до слез, близко к истерике хохотал Чибис. — Это что ж получается? "Жить — значит мусорѝть"?! Ой, не могу! Повеселил, паря! Ну, повеселил! Вот, кстати, и погоняло для тебя сыскалось. Как мыслите, братва? Окрестим соседушку Бароном?..

* * *

Уже в сумерках на станции Глазов в купе подсели двое — молодая женщина с мальцом лет четырех-пяти. Барон без лишних слов уступил им нижнюю полку, перекинув свой матрас с постелью наверх, и женщина сразу взялась хлопотать с ужином. Похоже, до Глазова этим двоим пришлось добираться на перекладных.

Скоренько накрыв стол, молодая мамаша взяла пакет с помидорами (настоящими, с грядки) и наказала сыну:

— Петя! Ты посиди тут, с дядями, а я схожу помою овощи, и будем кушать.

— Не-ет. Не уходи.

— Не капризничай, котик. Я быстренько.

— Я с тобой!

— Нет. Со мной нельзя!

— Можно! Можно!

Читавший книгу сосед сверху недовольно скривился, а супружеская пара, ехавшая на боковых полках, осуждающе уставилась на женщину: дескать, экий избалованный ребятенок. Молодая мамаша адресованную ей укоризну считала, покраснела и зашептала сыну:

— Маме надо в туалет, понимаешь?

— И я тоже. И я с тобой в туалет! — сдал маму Петя.

— Прекрати сейчас же!