Юность Барона. [3 книги]

Барон же прошел к письменному столу и устроился в роскошном хозяйском кресле. Марцевич следил за ним настороженно, лихорадочно просчитывая в уме, что же это за такая "беда пришла, откуда не звали".

— Вишь как, Анатолий Яковлевич, оно складывается, — после минутной паузы заговорил Барон. — Ты, небось, думал: столько лет прошло, все быльем поросло? Иных уж нет, а те далече? Нет, конечно, первые 3–5 после войны годков очко наверняка еще поигрывало. Небось, и мальчики кровавые в глазах стояли, и тени из прошлого по ночам наведывались? Но потом пообвык. Успокоился, расслабился. А зря.

— Послушайте! Не знаю, как вас по имени-отчеству. Я вас решительно не понимаю! Какие мальчики? Какие тени?

— Ладно, перейдем от прелюдий к делу. Меня и моего товарища уполномочили провести в твоем, Марцевич, доме экспроприацию ценностей. Посему — предлагаю добровольно выдать оные. В первую очередь нас интересуют ювелирные изделия, монеты и прочая мелюзга. Крупногабаритные предметы сегодня вывозить не будем.

— И кто же это вас… уполномочил?

— Должно быть, Тот, кто не только всегда думает о нас, но и все о нас знает — и хорошее, и плохое. Сразу предупреждаю, временем мы располагаем. Твоя новая женщина, та, что из секции грампластинок в Гостинке, она ведь сегодня до семи работает, так?

Физиономия Марцевича покрылась бледной испариной:

— А откуда вы?..

— А за это время мы всё успеем. И паркет перекурочить, и обои отодрать, и шкафы разломать, и сантехнику расколотить. А оно тебе надо? Отдай по-хорошему и существуй себе дальше. В сносных условиях да с молодой женой. Короче, думай. Даю тебе на всё… — Барон дотянулся до стоящих на столе песочных часов и перевернул их. — Время пошло.

В кабинете воцарилась тишина. Марцевич затравленно смотрел, как в часах бежит песок, продолжая лихорадочно соображать. Барон же выбрался из-за стола и принялся расхаживать по кабинету, осматриваясь и присматриваясь. Оказавшись рядом с пианино, он машинально открыл крышку и одним пальцем, что называется на автопилоте, начал перебирать клавиши:

— Протекала речка. Через речку мост. На мосту овечка. У овечки хвост.

Услышав этот дурацкий текст, Марцевич вскинулся. С момента появления в квартире этих двоих в его глазах впервые отчетливо обозначился страх.

— …Дяденька, а мою овечку не возьмете? За хлебушек?

— Спасибо, девочка. Оставь себе…

— ТЫ?! Ты — Юра?! Тебя и твою сестру сюда Гейка приводил?

Барон с шумом опустил крышку.

— Узнал, старый хрыч? Вот и славно. Извини, Гейка подойти не смог. Хотя у него тоже кой-какие перерасчеты к тебе имеются.

— Он что, тоже жив?

По всему, это известие стало для Марцевича не меньшим потрясением.

И Барон тут же взялся развить тему.

— Например, он посчитался бы с тобой за набой на квартиру профессора Лощинина. Который ты дал доходягам-пацанам. И где они, за пайку харчей, семейство профессора к праотцам отправили. Чтоб тебе, упырю, картину Айвазовского приволочь. Правда, почти всех пацанов вскорости мусора покрошили. В отличие от тебя. Пенсионера-блокадника.

Расценив слова и интонацию Барона как вынесение смертного приговора, Марцевич упал с кресла, бухнувшись на колени.

— А за твое "тоже жив" — отдельное спасибо. Как видишь — живой. Более того, намереваюсь тебя, гниду, пережить.

— Не убивайте! Прошу вас! Я все… я все отдам!

— Картина где? Айвазовский?

— Нету. Христом Богом, нету. Продал. Вскоре после войны.

— Кому?

— Одному ответственному работнику. Из Москвы. Фамилии не знаю, честное слово.

— Допустим. Схрон?

— Да-да. Сейчас. Я сейчас, Юра…

Тайник в виде замурованного в несущую стену металлического сейфа был замаскирован с изрядной изобретательностью. Так что, не поплыви сейчас Марцевич, Барон с Филькой вполне могли бы его и не отыскать. Центральное место в сейфе занимала старинная шкатулка. Как оказалось, доверху набитая самой разной ювелиркой. Барон попробовал на вес — килограммов пять, никак не меньше.

— Серьги, те, что мы с сестрой приносили, здесь?

— Извините, я же не знал, что… Серьги, они тоже проданы, — испуганно пролепетал Марцевич, но тотчас спохватился. — Но цепочка, кажется, не ушла. Где-то здесь, в шкатулке, должна быть.

И, демонстрируя феноменальную память о судьбе каждой хранившейся в шкатулке вещи, очень быстро (минуты не прошло) откопал среди прочих сокровищ действительно ту самую, мамину, с камушком, цепочку.

— С-с-сволочь! — проскрипел зубами Барон и, не удержавшись, съездил Марцевичу по физиономии.

В этот момент в кабинет возвратился Филька: на морде — улыбка до ушей, в каждой руке — по чемодану.

— "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!" — пропел он глумливо. Но тут вдруг запоздало вспомнил слова своей роли, которую они загодя сочинили с Бароном. — Ну чего? Здесь его кончать станем? Как по мне, лучше в ванной. Там гигиеничнее.

Услышав эту угрозу, Марцевич схватился за сердце, а Барон выразительно посмотрел на Фильку, давая понять, что кошмарить терпилу более не требуется.