Юность Барона. [3 книги]

— Ну зачем же сразу — кончать? Мы с товарищем Марцевичем, можно сказать, только-только нашли друг друга. После долгой разлуки. Поди вон лучше прибери. Там, на столе.

— Мать моя, женщина! — так и ахнул Филька и, бросив чемоданы, принялся жадно распихивать по карманам ювелирку из шкатулки.

— Ладно, Анатоль Яковлевич. Пора нам, как говорится, и честь знать. Но ты не отчаивайся. Коли уж нашлись, теперь более не потеряемся… Мы к тебе захаживать будем. Станем чаи по-стариковски распивать да былое вспоминать. Нам ведь есть чего повспоминать, правда?

— П-правда, — полуобморочно подтвердил Марцевич.

— Вот и славно. А там, глядишь, и Гейка подтянется… Ну всё, пошли мы. Супруге, как вернется, приветы передавай. Видели ее вчера в Гостинке, очень интересная женщина. Одобряю. Нет-нет, не провожай, не нужно.

Лишь после того, как до кабинета донесся звук захлопнувшейся входной двери, Марцевич вышел из ступора и, сотрясая воздух вскинутыми стариковскими кулачонками, по-звериному завыл. Выплескивая наружу свой ужас перед визитерами и свою же к ним ненависть.

Вернувшаяся домой в восьмом часу продавщица из секции грампластинок застала его в таком состоянии, что сразу метнулась к телефону — накручивать "03"…

* * *

Наконец-то москвичи дождались настоящей июльской жары, когда столбики термометров переползли вожделенную отметку +20. А жара и холодное пиво — это, как известно, дуэт классический. Вот только поди сыщи его — холодное. Места надо знать.

Подельники Шаланды — блатари Казанец и Гога — такое место знали. Причем в своих родных Сокольниках. Так что в разгар понедельника, когда большинство москвичей продолжало вкалывать на предприятиях и производствах, мучительно считая часы до завершения первого дня новой рабочей недели, эти двое с комфортом проводили время в ресторане самообслуживания "Прага", что на Майском прóсеке. Благо деньжата отныне водились.

Открытая два года назад, аккурат к выставке "Чехословакия-1960", "Прага" числилась одним из немногих в Москве общепитовских заведений, где можно было выпить хорошего разливного чешского пива. Хотя сам формат ("ресторан самообслуживания", без официантов) для тех же чехов представлялся, мягко говоря, диким. А уж про проклятых капиталистов и говорить не приходится. Ну да Казанец и Гога были до мозга костей людьми советскими, а потому на подобные мелочи внимания не обращали. Без официантов еще и лучше — не запалят и не попросят на выход с предусмотрительно захваченной с собою чекушкой. А как вы хотели? Пиво и водка — дуэт не менее классический…

— …Ну, обратно вздрогнем! Предлагаю выпить за Барона. Дай, как говорится, бог здоровья и фарта нашему корешу залётному!

— А можно без придыханий? — скривился Гога. — Без нас ленинградец такой сытый кусок в одну харю все равно не прожувал бы.

— Э-э-э-э, не скажи. Кабы не Барон… — Казанец расплылся в довольной улыбке и похлопал себя по оттопыренному карману. — Сколько годков ремеслом балуюсь, но такую сумму зараз впервые поднимаю… Кстати, ты как мыслишь? Возьмет Вахтанг шкурки оптом?

— Уже забрал. К вечеру Халид обещал окончательный расчет с Шаландой произвести.

— Тогда точно в Крым подорвусь! Все девки мои будут. Ай да Барон! Ай да Шаланда!.. А ты, помнится, хотел на откол идти. А оно, вишь, как обернулось: и дело провернули, и барахлишко меньше чем за неделю пристроили…

За соседним столиком, отгородившись от приятелей развернутой газетой, неспешно и словно бы нехотя цедил кружечку пива мужчина лет сорока в строгом сером костюме. Зато газету изучал с таким неподдельным интересом, что за него делалось немножечко страшновато. Хотелось подойти и сказать: дружище, как можно настолько не понимать своего счастья?! Ведь тебе сегодня исключительно повезло — ты пьешь ледяное, возможно, неразбавленное чешское пиво, о котором 99 % населения СССР могут только мечтать, и даже не мечтать — грезить! Так неужели за ради такого случая ты не способен расщедриться на более приличную закуску, чем трехкопеечная "Правда"?

— Еще картина осталась, — напомнил Гога.

— Барон просил ее зашхерить. Покамест.

— Во-во! А на фиг вообще тогда было ее подрезать? Картина — это тебе не воротники меховые, на которых клеймов нет. Спалимся с ней, к чертовой бабушке!.. Если уж Барон — такой любитель живописной писи, то и забирал бы ее в счет своей доли. А нам еще по пять сотен на брата сверху всяко бы не помешало.

— Хочешь сказать, Шаланда за вычетом доли Барона отслюнявил?

— Вот именно. Ленинградец в прошлый раз почти весь наличман загреб, и теперь… Обратно ему отстегивай.

— И когда он снова заявится?

— А шут его знает. Меня вчера Шаланда на почту гонял, телеграмму в Питер отстучать. Дескать, приезжай, гость дорогой. Мы всю черновую работу за тебя сделали, товар сбагрили. Приходи, кума, любоваться… Разве что… Может, обойдется? Не приедет?

— Эге ж! Раскатал губёнку! Чё Барон — дурак, от таких деньжищ отказываться?

— А ну как повязали его мусорá? Мало ли за ним грехов водится?

— Типун тебе!.. Ох и жаден ты до бабок, Гога! Ради лишней косой готов товарищу беду накликать. Совести у тебя нет.