Юность Барона. [3 книги]

Пока не подали горячее, посаженный на почетное место во главе стола Степан Казимирович спешил докончить рассказ об истории своего знакомства с введенным в дом крестницы гостем…

— …Знаете, случается порой так, что совершенно чужие, незнакомые люди вдруг сходятся сразу, с первого слова? Большая то, разумеется, редкость, но инда случается. Так вот, каюсь, сей молодой человек очаровал меня сразу. Аки ту институтку гвардейский поручик.

— Любовь с первого взгляда?

— Ну можно и так сказать, Ленушка.

— Интересно-интересно. И чем же это? Очаровал?

— В первую очередь — умом. Умом и скромностью.

— Степа-ан Казимирович! Перестаньте! — зарделся от столь лестной оценки Кудрявцев.

— Во-от, господа хорошие, они же товарищи! Результат, что называется, на лице: еще, конечно, не маков цвет, но уже и не заурядный румянец, факт. Так о чем бишь я?

— Об очарованности, — подсказала крестница.

— Совершенно верно. Сдружились мы с Володей в первый же вечер и на оставшиеся две недели сделались собратьями не только по разуму, но и по санаторной палате. Равно как по медицинским, включая клистир, процедурам.

— Ф-фи, Степан! — поморщилась супруга покойного профессора Кашубского. Она же — ответственная квартиросъемщица и бабушка Юры.

— Прошу прощения, милейшая Ядвига Станиславовна, но я привык называть вещи своими именами. К тому же… помните, у Гашека? «Даже если бы здесь лежал твой отец или родной брат, поставь ему клистир. На этих клистирах держится Австрия».

— И где теперь та Австрия? — ухмыльнулся Самарин. — Нетути. Гитлер сожрал. Вместе с клизмой.

— Терпеть не могу эту книгу. Сплошь солдафонщина и мужланство.

— Я тоже не понимаю, почему ее все так нахваливают? — поддержала мать Елена.

— Иной реакции я и не ожидал, потому как ни разу не встречал женщины, которой понравился бы Швейк. Это сугубо мужское чтиво. А тебе, Володя, как? Надеюсь, читал?

— Разумеется, — подтвердил Кудрявцев и, желая сделать приятное сидящей напротив Елене, подыграл: — Признаться, мне тоже… не очень.

— Ура! — воскликнула та и задорно показала крестному кончик языка. — Нашего полку прибыло!

Нынешним вечером Елена вела себя непривычно раскованно. Что не ускользнуло от зоркого глаза Ядвиги Станиславовны, прозорливо распознавшей причину подобного оживления: похоже, оно было вызвано появлением в доме новичка, легко и непринужденно вписавшегося в их устоявшуюся невеликую компанию. Опять же и сам Кудрявцев, неприлично часто по меркам хозяйки дома, воспитанной в суровой аскезе Смольного института, бросал в сторону ее дочери совсем не дежурной вежливости взгляды.

— Включение товарища Кудрявцева в состав женского полка комплимент, мягко говоря, сомнительный. Ну да, в таком разе вы точно споетесь. Товарищи искусствоведки! Крестница! Люся! Открою страшную тайну: сей товарищ два месяца как перевелся из Мурманска в Ленинград, но до сих пор не был в Русском музее!

Самарина картинно всплеснула руками:

— Как?! Не может быть?! Да это просто преступление! Правда, подруга?

— А в Эрмитаже? — уточнила Елена.

— К сожалению, тоже. Сразу после перевода куча работы навалилась. Опять же — еще мало с кем успел познакомиться из ленинградцев. А одному скучно по музеям ходить.

— В музее не бывает скучно! — менторски произнесла Самарина. — Тем более в таких, как Эрмитаж и наш Русский. Кстати, как вы вообще относитесь к живописи?

— Так что ж? Нормально отношусь.

— Это не ответ.

— Мне с природой картины нравятся. Пейзажи. Вот, например, — не заморачиваясь насчет манер, Кудрявцев ткнул пальцем в сторону висевшей над гостевым диванчиком акварели. — Очень красивая.

— Браво! — захлопала в ладоши Самарина. — А вы, Володя, оказывается, способны на тонкие комплименты.

— Как это?

— А так, что это работа нашей Леночки.

— Да вы что? Правда? — Теперь Кудрявцев куда как с большим интересом уставился на картину.

— Между прочим, и в самом деле оригинальное решение. Согласитесь, Володя, что акварель и море словно бы созданы друг для друга — вода для воды?

— Ага, здорово! Вот честное слово, здорово!

— Перестаньте, — смутилась Елена. — Нашли оригинальное решение. Всего лишь детский лепет, и ничего более.

— Ничего и не детский! — запротестовал Кудрявцев. — Да ей, акварели этой, в вашем музее самое место!

— На помойке ей место. И там бы она и очутилась, кабы в свое время чем-то, уж не знаю чем, не приглянулась отцу.

— Леночка у нас — уж такая скромница! Ну да решено! С этого дня, Володя, мы берем над вами культурное шефство. И не вздумайте увильнуть!

— Напротив, буду только рад. Обязуюсь стать самым послушным в СССР подшефным.

— Считай — попал! — прыснул Самарин. — Теперь наши бабы…

— Евгений!

— Пардон, Ядвига Станиславовна! Я хотел сказать: теперь наши женщины с тебя, Володька, не слезут. Гарантирую: месяца не пройдет, как взвоешь от всех этих Рубенсов, Рублёвых, Врубелей и прочего номинала живописЬцев. Правда, Сева?

Самарин панибратски хлопнул соседа по плечу, и тот неопределенно пожал плечами: — Хм…