Юность дедов наших

Сани неслись к хутору. Вот уже крайние хаты, а вот и председательская. Лошадь, не останавливаясь, скакала на плетень, попыталась перепрыгнуть, но успела только поджать передние ноги и свалила его, таща за собой сани. Остановившись, как вкопанная, у самого крыльца, она тряслась, тяжело дышала и в безумстве озиралась вокруг, стараясь заметить какую-либо опасность.

Санька соскочил с саней и вбежал в дом. Там при свете керогаза парторг и председатель, услышавшие шум во дворе, уже одевались.

— Там, там, скорее, — запыхавшись, пытался объяснить парень, — дед Мирон на дороге спрыгнул, а там волки.

Андрей Егорович взял из сундука ружьё.

— Где?

— Километра два по дороге, в сторону района.

— Наган с собой? — обратился председатель к парторгу.

— Всегда с собой.

Они уселись в сани и поспешили на подмогу к старому Мирону. Кобыла, ещё не отошедшая от недавней скачки, снова резво рванула с места.

Увидав большие тёмные пятна на белой, снежной, накатанной дороге, они остановились. Председатель спешился.

— Не слазь, держи лошадь, чтобы не убежала, — сказал он парторгу, зарядил картечью ружьё и пошёл вперёд.

Перед ним предстала страшная картина: растерзанный Мирон лежал, раскинув руки, посередине дороги, рядом с ним огромный мёртвый волк. Ещё один хищник, сильно раненый, волоча за собой вывалившиеся из брюха внутренности, поскуливая и рыча одновременно, пытался отползти подальше. Андрей Егорович вскинул ружьё и дуплетом, почти в упор, разметал его голову по белому снегу.

В дом к Саньке почти вбежал парторг, перевернув стоявшую на пути табуретку.

— Ну, что? Мирон из саней выпал, а ты труханул и смылся, чтобы шкуру свою спасти? — накинулся он на подростка, — говори, падлёныш.

Санька не двинулся с места. Домна Ивановна тут же схватила из печи тяжёлую железную кочергу и выставила вперёд.

— Только попробуй, — процедила она сквозь зубы, — не посмотрю, что ты партийный, неделю на корячках ползать будешь.

Вошёл председатель и стал между ними.

— Угомонитесь вы, Мирону уже не поможешь, — сказал он, — Санька, расскажи, что там случилось.

— Да чего там говорить, всё ясно, — рявкнул парторг.

— Нас, когда волки догонять стали, — неуверенно начал подросток, — дедушка Мирон сказал мне не оборачиваться и гнать к вам во двор.

— И всё? — переспросил Андрей Егорович.

— Он ещё просил передать матери, что долг деду Ивану отдаёт.

Домна Ивановна подошла к сыну:

— Ясно всё. Иди на кровать, не виноват ты ни в чём. Ты сделал так, как он тебе сказал. Правильно, что послушался.

Парторг, вскипел и в бешенстве сверкал выпученными глазами.

— А мне вот не ясно, — кричал он, — что он правильно сделал? Бросил старика на дороге умирать.

Женщина невозмутимо села за стол.

— Мирон, ещё до революции, с отцом моим служил. Так вот, батька мой накрыл его собой во время бомбёжки, сам погиб, а Мирону ногу повредило. Её потом врачи ампутировали.

— Ну и что?

— А то, — уже раздражённо ответила хозяйка дома, — понял дед, что им обоим конец, вот и решил сослуживцу внука спасти. Он всегда говорил, что долг за ним, когда отца моего вспоминал, — она кинула презрительный взгляд на парторга с председателем, — не осталось больше в хуторе нашем мужиков настоящих, последнего волки разорвали.

5

В начале марта 1943 года на общем собрании колхоза председатель объявил, что Красная Армия отстояла Сталинград. Парторг толкнул официальную, полную пафоса речь о светлом будущем. Затем слово снова взял Андрей Егорович:

— В общем, земляки, научились наши мужики воевать. Полгода утюжили по одному городу, но выстояли. Не буду даже пытаться завернуть, как предыдущий оратор, всё равно не получится. Всё там по-геройски было. Пленных кучу набрали, даже какого-то важного военачальника в подвале прижали. Теперь по мере того, как наша армия будет изгонять врага, нам нужно готовить к восстановлению всё, что порушено.

Председатель замялся, закашлялся. Все поняли, что речи про победу — это прелюдия. Сейчас он скажет то, зачем всех собрал. Но что это? Какие ещё «радости» к безрадостной жизни добавятся?

— Пришла разнарядка из области, из каждой деревни выделить людей для разбора завалов в Сталинграде.

Кто-то из собравшихся выкрикнул:

— Кто будет на полях работать? План кто будет выполнять?

— А ну тихо! — рявкнул парторг. — Кто там рот раскрыл? Лагеря свободны, в Сибири все уместятся.

— Хватит, — резко прервал его председатель, — что Вы в самом деле? — вытер ладонью уставшие глаза и добавил с тяжестью в голосе, — у людей жилы рвутся. Устали все и душой, и телом. Поддержать надо, а не лагерями пугать. Не по-человечески это.

— А я не буду каждого уговаривать, у меня свои методы убеждения, — самодовольно ответил парторг.

Андрей Егорович подошёл ближе к односельчанам и сказал:

— Я знаю всё, что вы мне скажете, я такой же, как и вы, вместе тянем заместо лошади, но разнарядки из области не обсуждаются. Будьте готовы к тому, что кто-то один всё же поедет. Больше ничего сделать не могу.