Юность дедов наших

Поезд приближался к Сталинграду. Василь стоял и смотрел в приоткрытый дверной проём. В отличие от степи, по которой они двигались до этого, здесь не было снега. Отдельные белые пятна на общем чёрном, закопченном фоне. Сквозь пелену облаков пробились лучи мартовского солнца, но пейзаж совсем не изменился, краски не стали ярче. Раздробленные деревянные балки, искорёженный металл техники, то ли трактор, то ли пушка, сам Создатель не сможет разобраться. Абсолютный хаос, из которого простым мальчишкам предстояло формировать новый мир.

Состав пошёл уже совсем тихо и вскоре остановился, стуча железными буферами. Пётр с планшетом в руках стоял у двери вагона.

— Сидим пока здесь и никуда не выходим, — обратился он к своим подопечным, — я сейчас на инструктаж и вернусь за вами. Дрова в печь больше не подкидываем. Ясно?

— Ясно, — ответили полусонные пассажиры и стали не спеша приводить себя в порядок.

Пётр соскочил на перрон и лёгким бегом направился к другим бригадирам, уже собравшимся вокруг какого-то военачальника, который грозно жестикулировал.

Василь выглянул на улицу. Судя по тому, что развалины были в большинстве своём одноэтажными, он сделал вывод, что это пригород. Видимо, дальше рельсы разбиты.

Подошедший обратно к своему вагону Пётр объявил:

— Выгружаемся. Дальше пешком. Пару часов — и мы пришли.

Двигались не строем, а разрозненной гурьбой, ведь дороги как таковой не было, но Пётр знал направление.

— А ты местный? — спросил его Василь.

— Местный, только места почти не осталось.

— Что тут творилось?

— Творился трендец, а до этого был мой родной город, — с грустной улыбкой ответил Пётр.

— Где мы жить-то будем? Тут разбито всё начисто. Здесь не пару месяцев, как нам сказали, здесь лет десять не разгребёшь.

— Разгребёшь, — ободрял Василя молодой бригадир и шустро перепрыгивал с камня на камень, — наша задача — основные дороги расчистить, чтобы техника могла ходить по тому, что от города осталось. Дальше перегруппировка, получение новых задач, но это уже без колхозников. Вроде так было сказано.

— Хорошо бы, — вздохнул Василь, — дома работы тоже непочатый край.

— Не трухай, к посевной приказано вас отпустить. Поэтому будем стараться за два месяца свою часть работы сделать.

— А жить где? — снова спросил Василь. — Ты так и не ответил. В шалаше?

— Нет, это только кажется, что всё разрушено. Подвалы, в большинстве своём, целые. Там теплее, чем в палатке. «Буржуйкой» топить будем. Сейчас доберёмся и подготовим себе жильё, а на работы завтра.

Василь успокоился и осмотрелся вокруг:

— А город красивый был?

— Э, брат. Не был ни разу?

— Не был. Только в район ездил, в область никогда.

Пётр стал рассказывать про Сталинградские довоенные скверы, высокие дома, о том, как после работы мужики собирались во дворах. Про рыбалку на Волге рассказал и о том, что её теперь такой не будет. Всё залито нефтью из сгоревшего хранилища. Он говорил о любви к Родине совсем не так, как это делают на праздничных митингах, а так, будто и есть у него с рождения, неосознанно. Он ни разу не произнёс слова «патриотизм», или «долг», эти понятия вытекали из его речи сами собой. Эта любовь к Родине, которая на подкорке у каждого, которую не выжечь из души нашей никакому по счёту рейху.

— Вот и наше место дислокации, — остановившись, объявил Пётр.

Подростки из группы оглядывались вокруг и не находили постройки, подходящей для проживания. Наконец, кто-то из них спросил:

— Где место?

Пётр по-отечески оглядел свою бригаду, осознавая то, что он, можно сказать, бывалый фронтовик, а эти пацаны, кроме деревни и полевых работ, не видели ничего.

— Вон там вход в подвал брезентом занавешенный.

— В той норе жить будем? Поместимся?

— Поместимся. Сейчас спустимся, и увидишь.

Пётр по-хозяйски, как бригадир, пошёл первым.

— Аккуратней, здесь в начале ступеньки разрушены, дальше нормально.

Он спустился в темноту подвала, Василь пошёл за ним.

— Эй, бригадир, ты где?

Внизу послышалось шуршание, что-то упало со звоном, затем крепкое словцо. Наконец, вспыхнула спичка. Пётр зажёг лампу, сделанную из стреляной гильзы от «сорокопятки». Она тусклым коптящим красным пламенем осветила убежище, в котором предстояло жить.

Осмотревшись, Василь убедился в том, что места действительно хватит всем. Стоят две, пока ещё холодные, железные печки, дымоходы которых уходят куда-то в стену. Вдоль стен на досках лежат старые ватные матрацы и одежда, видимо, принесённые сюда из ближайших разрушенных домов.

— Здесь солдаты ночевали во время обороны, — объяснил Пётр, — теперь мы будем. Сейчас бросаем свои баулы и выходим на сбор дров для печей, только очень аккуратно. Сапёры вроде пробежались в этих краях, но всё равно, если увидите боеприпас, то лучше не трогайте. Обозначьте его меткой. Я побегу на кухню, надо вас на довольствие поставить, может, успеем на ужин. Если нет, то только завтра утром поедим.

Бригадир вышел. Остальные стали обустраивать себе места для сна. Расположившись, вышли за дровами. Холодная печь не согреет, а перед сном нужно прогреть помещение, где им теперь жить как минимум два месяца.