Юность добровольчества

Война есть война, и на войне надо воевать. Империалистическая она, капиталистами начатая, но воюют-то кто? Да народ и воюет! Простые крестьяне и рабочие! И ни отстать от них, ни ножа в спину воткнуть – нельзя. Вот, забузили на оборонных предприятиях, слышал Кузя. А как же можно? Снаряды-то братушкам нужны, солдатам, это ж они в окопах гибнут. Борьба борьбой, революция революцией, но и разуметь же надо, по ком бить! Вождям-то того не видать, а Кузьма на передовой усёк быстро. Агитационная работа не очень шла у него, как-то всё не ко времени она приходилась. Ну, вот, к примеру: несколько суток с германцем бились, из окопов не вылазили, наконец, передышка, и что, лезть к людям с идейными вывертами? Пошлют, не стесняясь, в выражениях, и правы будут. Видали, скажут, агитаторов вшивых. Да и самого Кузю не тянуло на агитацию. Всё больше засасывала его подлая война, втягивала против воли в свою мясорубку. И думалось уже не о том, как бы революцию скорее сделать, а о прозаическом: как живым остаться, как бы немцу вжарить (стыдился Кузьма такого своего желания – там же, на той стороне тоже трудящиеся, но крепло оно, чем больше братушек в землю укладывалось). А тут ещё слюбился с одной бабёшкой из деревни, возле которой стояли лагерем. И впервые подумал, что жаль будет помереть, и чтобы никто не заплакал над могилой, и никакого продолжения не осталось на земле. Как одинокий волк. Раздёргивалась прежняя цельность борца-революционера на разные мелочи. Нет, не стать никогда Кузе таким, каким был товарищ Зиновий! Товарищ Зиновий, тот как стрела был. Летел к своей цели и ничего кроме неё не видел. А Кузьма всё озирался, озирался, и лёт его, ещё в Петербурге ставший таким стремительным, замедлялся от этих озираний, сбивался…

А тут – как мир перевернулся! Коронованный кровопийца отрёкся от трона! Сам??? Уму непостижимо! Выходит, Революция произошла?.. Так вдруг?.. Сама собой?.. Без Кузи?.. Даже обидно стало. Но быстро сообразил – это революция не та! Не наша! Кого она к власти привела? Опять буржуев-капиталистов! А трудящимся что от неё? Шиш! Революцию, товарищи, надо углубить, довести до конца! Вот, в этот-то момент и проснулся в Кузьме задремавший было борец и агитатор! Временное правительство – обман! Это, товарищи, всё та же сволочь! Нужно, чтобы установилась власть наша, рабоче-крестьянская! Как говорит товарищ Ленин… Не очень-то знал Кузьма, что именно говорил Ильич, прочесть его толком не успел, но разве это было важно? Ильич ошибаться не может! А Кузя, и не читая, говорил с такой убеждённостью и вдохновением, что ему верили. Избрали председателем солдатского комитета полка. Положение – крепче офицерского. Лепота! Офицеров иных даже жаль было Кузе. В конце концов, не все из них были кровопийцами. И хорошие люди тоже встречались. Помнил Кузьма, сколько погибло их только в первые месяцы наступления, когда шли они впереди своих солдат, больше их рискуя, чаще их погибая. И жертвы эти примиряли с ними. А к тому, классовая борьба классовой борьбой, но без офицеров-то как? Всё ж таки, чтобы войну вести, образование нужно, знания, опыт. Свои командиры пока возрастут, а теперь других нет. Значит, с теми офицерами, которые не шкуры, нужно сотрудничать.

Войну эту считал Кузя преступлением царского режима. Столько крови народной за свои империалистические интересы пролили, сволочи! Но теперь, когда Революция (пусть и не та пока) свершилась, задумался Кузьма, что и эту капиталистическую, подлую войну можно превратить в войну справедливую, освободительную! В Мировую Революцию! В других странах под игом буржуев сколько трудящихся томиться, братьев наших! Так надо же и им помочь! Дух захватывало от размаха! И продолжал Кузя служить. Не бежал, как иные, с фронта. Да и бежать, по совести говоря, некуда было. Один, как волк один. Ни кола, ни двора, ни души близкой. Братушки – кто жёнок вспоминал с детками, кто матерей… А Кузьме и вспомнить некого было, кроме пьяницы-дядьки. Все в земле сырой лежат. Служил Кузя честно, не отлынивал, за чужими спинами не прятался. И знало начальство, что он большевик, а тронуть не смело. Высоко было влияние его на солдат. И сам (парадокс!) из лучших бойцов оставался.

А после Октября не выдержал Кузьма, оформил отпуск (зная наперёд, что не возвратится, но всё же формальность соблюдая) и рванул в Петроград. Ходил по нему и радостью захлёбывался. Дожил! Дожил! Дожил! Вот она, Революция наша! Рухнул в тартарары старый мир, теперь новый устроится! Такой, какого никогда и нигде не бывало! Справедливый мир! В нём дети не будут знать таких горьких путей, каков выпал Кузе. В нём все будут равны, свободны и сыты. Непременно так будет! Вначале, конечно, понадобится одолеть врагов, которые справедливости не желают и рабочему государству мешать хотят, в потом, потом… Ходил Кузьма на митинги. Видел, хотя и издалече, Ленина. Видом не богатырь, а какой человек! Охрип Кузя, «ура» крича и Интернационал распевая.