«Только бы не упасть», — думал я, защищаясь от ударов и пятясь к выходу. Димка прикрывал, как мог, а они поняли, видно, что меня легче добить, тогда-то уж с одним Димкой справятся, и рвались еще достать меня.
Совсем я пришел в себя только на улице. Димка еще на время сдерживал их в дверях. Этого хватило, чтобы добежать до машины. Мотор работал. Молодец, Иринка!
Они вывалились из дверей сразу, будто их вытолкнуло оттуда поршнем, и кинулись к нам. Но в руке у меня уже оказалась заводная ручка, а у Димки — тяжелый гаечный ключ, подсунутые вовремя Иринкой.
Заметив наше оружие, они остановились, окружив нас полукольцом у машины. Напротив меня стоял Миша и ругался, в бессильной ярости сжимая кулаки.
— Сволочь!.. Гад!.. Боксом, да?.. Боксом?.. — повторял он. — Ты мне триста рублей за этот зуб заплатишь? Гад! Выходи сюда! Что же вы удрали?..
К нему протиснулся Фищенко.
— Кончайте, ребята, — сказал он. — Ни к чему это.
— А зубы вышибать к чему? — злобно спросил Миша.
— Найдем твой зуб, куда он денется, — сказал Фищенко. — Свои же все ребята, зачем драться? Нехорошо выйти по пьянке может. Пусть они уедут — и все.
— Накапают еще, — сказал кто-то из них. — День рождения у нас сегодня, поняли? — объяснил он нам.
— Пусть они уезжают, — повторил Фищенко.
Я заметил, что ребята поостыли немного. Да и дело приняло какой-то дурацкий оборот: выходило, будто они за этот несчастный зуб дерутся.
— Пусть катятся, — сказал парень с заплывшим глазом, наверное, Димкина работа.
— Я еще с тобой посчитаюсь! — пообещал мне Миша. — Я с тобой еще встречусь на узенькой дорожке…
— Ладно, — сказал я и, не выпуская свою железку из рук, стал на подножку. — Поедем, Иринка!
Димка влез в кузов на всякий случай, чтобы они не подцепились к нам да нежданно не сотворили что-нибудь в степи.
Иринка рывком тронула машину. Все-таки она еще не умела как следует водить, а может, переволновалась просто.
Когда мы отъехали уже метров двадцать, на Мишу напал вдруг приступ злобной обиды. Миша закрутился на месте, подобрал обломок бута и швырнул нам вслед. Камень шлепнулся в лужу рядом с колесом. Миша еще долго, пока он был виден в слабом свете, падающем из окон дома, грозил кулаком и, наверное, ругался.
За поселком я попросил Иринку остановить машину.
Болела голова. Я потрогал больное место у правого виска, на пальцах остались темные полосы — кровь. Пробили голову, что ли?
Из кузова выпрыгнул Димка и подошел ко мне.
— Ну что? Здорово тебя?
— Не пойму…
— Дай-ка я посмотрю, — сказала Иринка сверху, из кабины. — Ну, отойди же, я дверцу открою. Пойдем под фары.
Я присел на корточки у крыла, а Иринка стала осторожно ощупывать рану.
— Больно? — спрашивала она, надавливая пальцами на кожу и все ближе подбираясь к самой дырке.
— Конечно, больно! Тише ты!
— А ты не кричи на меня, — сказала Иринка. — Не будешь больше орать на меня?
— Только за дело.
— Никак!
— А что тогда будет?
— Вот я тебе еще одну дырку в башке сделаю, тогда будешь знать, — сказала она и, склонившись к моему лицу, улыбнулась. — Я серьезно.
— Не буду, Иринка, орать больше. Не надо второй дырки. Эту законопать лучше чем-нибудь.
— Сейчас… Димка, ну-ка уйди отсюда пока, — приказала она.
Я услышал треск разрываемой ткани и поднял голову. Расстегнув воротник платья и спустив его с одного плеча, Иринка отрывала кусок от белой рубашки.
— Отвернись. Не смотри же, ну!..
— Должен же я знать, что ты мне в голову запихнешь.
— Вот дурак… — Иринка повернулась ко мне спиной.
На уровне своих глаз в ярком свете фар совсем близко я увидел стройные смуглые лодыжки ее ног. Я обнял их и прижался щекой. Ласковая прохлада ее кожи будто успокаивала боль в голове.
— Не балуй, Леша, — сказала она, но не шевельнулась.
— Я раненый, мне теперь все можно…
— Ну погоди… — Она легонько отстранила меня и присела рядом. — Давай дырку заделаем.
Широкие белые ленты с неровными краями чуть пахли чистым бельем и еще чем-то, еле уловимым, но очень знакомым, как травой после дождя.
— Я могу подойти? — крикнул Димка из темноты.
— Иди.
— Полевой лазарет, — усмехнулся Димка. — Тебе б, Иринка, ветеринаром стать надо. Здорово получается.
— Ну-ну. Ты полегче. На что намекаешь? — спросил я.
— Ни на что…
— То-то. Тебе придется вести машину, — сказал я, разглядывая свою правую руку. Она распухла у косточки, и было трудно шевельнуть пальцами. Видно, неудачно ударил.
— Что руку разглядываешь? — спросил Димка. — Зуб-то железный, как ты ее совсем не разбил, удивительно.
— Золотой, он кричал, — возразила Иринка.
— Железный! — ответил Димка. — Я точно знаю. Я вообще этого Мишу знаю. Он когда-то здесь недалеко председателем колхоза был, да погорел за пьянку. И отсюда полетит, допрыгается, алкаш чертов. Интересно, были у него на самом деле шестерни или трепался?
— Черт его знает, — сказал я. — Есть, небось.
— Это я виновата, — сказала Иринка. — Не было бы меня, и он бы дал вам шестерни под пьяную лавочку…
— Или вообще не стал бы с нами разговаривать без тебя, — сказал Димка.
Я махнул рукой.
— Может, и к лучшему, что не взяли у него ничего. А то потом с таким типом не расхлебаешься за эти шестерни.