«Юность». Избранное. X. 1955-1965

Голубиные крылья ветер в небе полощет.
Я не видел неба такого высокого…
Всякий может прийти на эту площадь,
а я туда не пускал бы всякого.
Не хочу, чтобы там рандеву назначали
те, что с пьяным весельем знакомы ночами,
чтобы наглый пижон
в заграничной ковбойке
говорил девице
смазливой и бойкой:
«Дорогая моя, чтоб не разминуться,
мы встретимся в девять
          на Революции…»
Пусть приходят туда только самые чистые,
только самые честные, самые сильные.
Пусть приходят девчонки с глазами
                лучистыми,
прибегают мальчишки с букетами синими.
Пусть приходят туда после славных вахт,
от трудов,
     от станков,
          из глубоких шахт.
Не пускайте туда лицемеров пошленьких!
Закажите дороги карьеристам и выжигам:

слишком жаркою кровью название площади

на фронтонах всех зданий
            страны моей
                  выжжено.
Вот такую бы я предложил резолюцию
относительно площади революции…

Родина

Н. Старшинову.

Женщины шли — на плечах лопаты —
Окопы рыть под городом Москвой.
Страна смотрела на меня с плаката
Седая,
С непокрытой головой.
Она звала меня глазами строгими.
Сжав твердо губы, чтобы не кричать,
И мне казалось, что похожа Родина
На тетю Дашу из квартиры «пять».
На тетю Дашу, рядом с нами жившую.
Двух сыновей на Запад проводившую,
Да, на нее, вдову красноармейскую,
Усталую,
    упрямую
        и резкую.

Хотелось мне участвовать в десантах,

Кричать в эфир: «Тюльпан, я Резеда!»
Мне шел тогда
       едва второй десяток,
Меня на фронт не брали поезда.
И я смотрел с серьезностью недетской
В ее лицо с морщинками у губ
И лишь на двойки отвечал немецкий,
Чтоб выразить презрение к врагу.

Она звала меня глазами строгими,

Сжав твердо губы, чтобы не кричать.
И мне казалось, что похожа Родина
На тетю Дашу из квартиры «пять».

Владимир Цыбин

Годы