«Юность». Избранное. X. 1955-1965

Издалека — по щучьему веленью
или приспела горькая пора —
вернулась Марья Павловна в деревню,
ведя троих босых у подола.
Мальчишки шли, подол не отпуская,
мал мала меньше, щуплые в плечах.
И бабы вслед смотрели: — Городская!
И за детей корили вгорячах.
Ах, отчая земля! Ты, как присуха —
еще никто тебя забыть не смог:
на яблонях, обманный и припухлый,
из почек распеленатый снежок;
И откровенный, молодой, пшеничный
дождь обложной над крышей черепичной,
провисший над землей, как провода,
и ягодные в травах холода…
У дома, что стоял пять лет без дыма,
без скрипа половицы и без тына,
без доброго соснового тепла,
остановилась Павловна:
— Пришла!..
И оробела перед старой тишью.
Знать, вправду, где родишься, там
                сгодишься,
лишь бы здоровьем жизнь не обошла,
лишь бы корова стельная была,
да председатель строгий и непьющий,
да трудодни поболе и погуще…
Лежит село, к густому дыму дым,
лежит село средь проводов и улиц.
— Без мужика одни назад вернулись.
— Что мужикам! Им заработок один!
Ах, только б жить — не с места и на
                место,
с надеждой не на случай — на себя…
От Вязьмы до Иркутска: рельсы, рельсы,
и ни одной до твоего села;
от Вязьмы до Иркутска: шпалы, шпалы…
А помнишь ли, как пыльным большаком
Двенадцать лет назад ты уезжала
не столько от нужды — за мужиком.
Подруги уговаривали грустно:
— Ты уж о нас не забывай, Маруся,
ты уж скажи, что много здесь невест,
ты пропиши, Маруся, все, как есть.
И вот село за поворотом скрылось.
…А может, это все тебе приснилось,
начудилось бессоннице твоей
среди опавших листьями дождей!
А тишина покалывает уши,
и годы отлетают, словно гуси,
и дверь ты открываешь не спеша,
и бабы говорят вослед:
— Пришла.
И снова все, как той порою ранней,
хоть ребятишки за тобой гуськом,
хоть кажется петух им деревянный
над крышею конфетным петушком.

Борис Чичибабин

Я хочу быть таким, как Ильич!