Юрий Дроздов. Начальник нелегальной разведки

Так что человека, вскоре вышедшего на улицу из соответствующей парадной, «подхватила» «наружка» — сотрудник службы наружного наблюдения — и проводила до самой гостиницы, где он был «установлен». Причём фэбээровец действовал весьма остроумно: он не пытался казаться незаметным, наоборот, он тащил с собой чемодан, и это сбило с толку опытнейшего разведчика.

Утром 21 июня Эмиль Гольдфус был арестован в своём номере и после того, как его назвали полковником, сразу понял, что именно произошло. В принципе, всё именно к этому и шло… По этой причине он «признался», что на самом деле его зовут Рудольфом Абелем — но далее продолжал держаться своей «легенды».

Рудольф Иванович Абель — это был его друг, также сотрудник разведки, уже покойный. Фишер просчитал, что в Москве всё поймут, — и не ошибся.

15 ноября 1957 года в федеральном суде нью-йоркского района Бруклин был оглашён приговор: 54-летний «полковник Абель» был осуждён на 30 лет тюрьмы. Реально получалось, что пожизненно.

А теперь возвратимся к началу нашей главы — к рассуждению об ошибках и разгильдяйстве.

Известно, что алкоголизм в отличие от гриппа и тому подобных болезней одномоментно подцепить невозможно, он зарабатывается годами упорных тренировок. И разве в Центре никто не знал, что Хэйханен — алкоголик? И Абель, который с ним работал с 1953 года, ничего не замечал и не сообщал в Москву ни о каких «тревожных симптомах»? Между тем у «Вика» — оперативный псевдоним связного — были проблемы и в семейной жизни, да такие, что из-за его «домашних разборок» соседям пару раз приходилось вызывать полицию. Американскую, разумеется. В Советском Союзе такого «аморального типа» давно бы выгнали из любой уважаемой «конторы». А тут достаточно долго готовились «аккуратно отозвать» его, но опоздали…

Может быть, и сам «Марк» не проявил должной настойчивости: не так просто было сделать это на расстоянии в семь с половиной тысяч километров, разделяющем Москву и Нью-Йорк, но вот привести ненадёжного (понятно же было, что это так!) связника почти к самому своему дому, сказать, чтобы тот подождал, а затем через пять минут возвратиться с плёнкой или чем-то ещё — это, наверное, оказалось самой серьёзной ошибкой, погубившей разведчика. Отсюда ведь и переданная в ФБР информация о «примерном районе его проживания».

Ладно, речь сейчас не о том, кто виноват и насколько. Главное, что Фишера нужно было спасать.

Но это понятно сейчас, а вот в те далёкие времена всё было несколько по-иному. Вот что рассказывал нам генерал армии Владимир Александрович Крючков^{19}, возглавлявший советскую разведку почти полтора десятилетия:

«Было время, когда мы вообще от наших нелегалов отказывались. Им запрещали переходить на советскую основу — мол, вы сами по себе. Мы с Андроповым долго обсуждали эту проблему и пришли к выводу, что разведчик должен чувствовать Родину, которая в трудный момент его защитит. Поэтому впоследствии, если наш разведчик попадался, он переходил на советскую основу: я — советский гражданин. Всё! Это было, я считаю, небольшой революцией. Мы официально вступались за своего человека, поднимали вопрос, добивались его освобождения, обменивали его на другого, платили деньги… Более того, мы сразу пускали в ход контрмеры. Я не помню ни одного случая, чтобы нам не удавалось освободить нелегала. Когда мы пошли по этой колее, это вдохнуло в разведчиков уверенность…»[37]

Но то, о чём мы сейчас рассказали, было, так сказать, «до революции», а потому не только полковник Фишер не подтвердил своей принадлежности к советской разведке — у него не было такого варианта «отступной легенды» на случай провала, в соответствии с которой можно было в чём-то как бы признаться и покаяться, но и родина не попросила настоятельно американцев вернуть одного из своих сыновей. Но всё-таки времена менялись, а потому, пожалуй впервые в истории, руководство КГБ и само руководство Советского Союза задумались о том, чтобы спасти разведчика-нелегала официальным путём. Хотя и по известному принципу: «чёрных-белых не берите, „да“ и „нет“ не говорите». То есть «действуя втёмную», что называется — «под чужим флагом». Флаг на сей раз оказался чёрно-красно-жёлтым, с молотком и циркулем — флаг ГДР.

Но всё происходило совсем не так быстро, как хотелось бы.

Джеймс Донован^{20}, адвокат Абеля, в своей книге «Незнакомцы на мосту. Дело полковника Абеля», выполненной в форме дневника, писал 23 августа того же 1957 года:

«Пока что позицию посольства (Советского посольства в США, разумеется. — А. Б.) можно было выразить фразой: „Нас это дело не интересует“»[38].

На той же странице книги, несколько ниже, автор приводит свои слова, сказанные Абелю:

«По-моему, Рудольф, ваша страна уже списала вас со счетов как разведчика, и вы должны полагаться только на себя»[39].

Это было личное мнение Донована — ну и, так скажем, его стороны.

Полковник Борис Яковлевич Наливайко^{21}, человек, оставивший о себе добрую память в разведывательном сообществе, впоследствии писал: