Подросткам постарше руководители детдома санкционировали даже дальние безнадзорные путешествия – обычно в Сталинград, чтобы поучаствовать там в официальных соревнованиях или еще по какой учрежденческой надобности. А то и вовсе просто так, в свободное время на каникулах. Вообще-то по Ахтубе курсировал рейсовый пароход под названием «Совет» (как раз на нем Юру Гусмана впервые доставили в детский дом), однако добираться на его борту в областной центр было долго и дороговато. Поэтому, если не случалось попутки, ходили пешком туда и обратно – 24 километра в один конец, плюс паром через Волгу в районе Краснослободска (два ныне существующих моста появились много позже – в 1961‐м и 2010‐м). Как и другие ребята, Юра по этому маршруту хаживал неоднократно.
Словом, детдомовцы вроде не должны были ощущать себя «в клетке» и «под замком». И все же многие мечтали о романтическом побеге: кто надеялся навестить родную мать в заключении, кто жаждал отыскать дальних родственников, кого просто так, без особых причин, тянуло на волю. Время от времени подобные позывы из области тайных грез и авантюрного трепа переходили в практическую плоскость. И опять нужно вспомнить про слоистость того уклада жизни. В данном случае действовала своего рода «субкультурная традиция», влияние которой довелось испытать на себе и Юре Гусману.
Почему ребята убегали из детдома – это вообще загадка большая. Не было у нас того, что иногда рассказывается о детдомах. У нас были хорошие, добрые воспитатели, не было насилия над ребятами. В первый год моего пребывания в детдоме были великовозрастные ребята, блатные, с которыми было непросто. Но к 48‐му году, когда мы бежали, их давно уже отправили в другие места. Действительно, был 48‐й год. Именно в этом году вышел фильм «Молодая гвардия».
Юре тогда исполнилось 12 лет. С одной стороны, начало отрочества, «критический период онтогенеза», зарождение внутреннего бунта против «мира взрослых» вместе со стремлением стать его частью, возрастные попытки самоутверждения в разных формах – и далее по тезисам из курса детской психологии. Отчасти эти объяснения справедливы, наверное. Правда, Юра по характеру не был смутьяном и заводилой, да и чересчур ранимым, сверхобидчивым ребенком, видимо, тоже. Трудно представить, чтобы он сбегал из какой-то обычной семьи, даже после конфликта. Аргумент же наподобие «детдомовская среда заела» и впрямь не слишком убедителен. Вероятно, важнейшим внутренним фактором стала все та же тайна происхождения, а реальной «движущей силой» – неистребимый приютский обычай «сбегать на волю». Впоследствии Юрий Ларин с интересом об этом раздумывал.
Почему мы убегали из детдома? Во-первых, по законам мальчишеской романтики. Целесообразности в этом побеге никакой не было. Где могло быть лучше? Конечно, случай мой особый. Но, допустим, почему убегали такие мои друзья, как Юра Мальцев или Толя Чеботарев? Они-то местные. А у меня была цель – понять, кто я, откуда я. Был еще такой парень, Владик Пеник, тоже москвич. У него оставался брат Стасик, который не захотел бежать с нами. Собралась такая компания: я – с отчетливым стремлением в Москву, Владик, Толик Жестков из Ахтубы по прозвищу Жид, совершенно ему не подходящему (Толик, как я узнал, потом погиб, трактор насмерть подмял), и Видрашка. Он, судя по всему, был откуда-то из Молдавии, по-русски плохо говорил и был таким уже приблатненным, вором-форточником.