Читаем Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара полностью

Конструирование пьесы с помощью подобных абсурдных поступков персонажей во многом и создает комедийность пьесы, помимо того, что отвечает за динамику развития сюжета. Абсурд придает пьесе фарсовость, при этом не нарушая логику повествования. Если у Эрдмана появление в доме Подсекальникова толпы «просителей» никак не объяснено – это допущение автора, позволенное жанром, то у Полякова есть логичное, пусть и совершенно нелепое объяснение происходящему. Так, появление Васи-коммуниста подробно объяснено железной логикой подпольного оппозиционера: «Как это с чего? Вот тут написано… (Достает журнал «Хомо эректус».) «Молодая свободолюбивая пара без комплексов и вредных привычек хотела бы встретить Первое мая в обществе единомышленников…» Что тут не ясно? Кто борется – поймет!» – прием двойственной трактовки некого события разными персонажами является частым приемом в комедийном жанре, однако Поляков не просто использует его, но, в прямом и переносном смысле доводит до абсурда: «Здрасьте, поспамши! Это значит: распрямись, рабочий человек, сбрось с себя новорусскую сволочь и мондиалистских захребетников! Наш профессор как увидел, аж затрясся! Иди, говорит, Василий, это наши из подполья весточку подают! Вот я и пришел. А пожрать осталось?» – такую трактовку дает Вася названию журнала – «Хомо эректус». Показательно, что сразу же после пламенной речи о новорусской сволочи Василий интересуется вопросом об оставшейся еде, что роднит его с Подсекальниковым с его любовью к ливерной колбасе и мечтами о гоголе-моголе.

Обобщая, стоит отметить, что абсурдизм Полякова, в отличие от Эрдмана, не является настолько выпуклым, заметным, скорее он заключен в подобных деталях, оговорках, абсурд у Полякова – лейтмотив, но не основа сюжета. Однако, продолжая сопоставление, можно отметить, что в обоих пьесах тема смерти не осмысляется как трагедия. Но, если в «Самоубийце» – данная тема является основой сюжета, то у Полякова она затронута вскользь, скорее, являясь просто характеристикой персонажей и поддерживая уже выделенный лейтмотив абсурдизма, проходящий через все произведение.

Таким показательным моментом является диалог о том, каким способом лучше убить Васю, при этом, никто из присутствующих не испытывает никаких угрызений совести, обсуждая достаточно деликатную и даже табуированную тему, как смерть, причем, в присутствии потенциальной жертвы. Этому диалогу предшествует эпизод, когда Маша понимает, что утка, которую она оставила в духовке, сгорела, и это событие осмысляется как куда более трагическое, чем смерть подпольного коммуниста: «Маша (со смехом). Лер, а помнишь, в «Чисто английском убийстве» случайного свидетеля в холодильнике заморозили? Лера (разглядывая Васю). Не поместится… Антон (похохатывая). Может, расчленить? Кси с ужасом на них смотрит. Вася начинает извиваться в кресле, издавая жалобные звуки. Игорь (принимая игру). Нет. Замораживать нельзя. Куда я потом труп дену? Может, сожжем его, к черту, в духовке, как утку? Сергей. А маме скажем, что съели…» Однако, показательно, что в отличие от Эрдмана, Поляков не переходит грань реального, если в «Самоубийце» Подсекальников действительно три дня лежит в гробу, выбегая только перекусить пирожками в ближайшей булочной, то герои Полякова все-таки не собираются жестоко убивать Васю, этот абсурдный диалог скорее показывает их жизненные приоритеты, но не переходит на сюжетный уровень.

Абсурдность ситуации достигает своего пика во втором действии пьесы, где выясняется, что никто из присутствующих не пришел на заявленное мероприятие для того, чтобы, как выражаются сами герои «посвинговать», каждый преследовал свои личные цели. Таким образом, свинг-вечеринка перерастает даже не в выяснение личных отношений, но но становится формой классовой борьбы, перерастает в разоблачение коррупционной системы, захватившей все сферы жизни общества, что, безусловно, обретает абсурдные черты. Данную тенденцию также можно обозначить как одну из «визитных карточек» драматургии Полякова: первоначальный повод для встречи героев никак не сочетается со смыслом развязки. Разве можно представить, что вечеринка для удовлетворения своих сексуальных потребностей может обернуться вскрытием не только семейных и психологических проблем, но обретет форму классовой борьбы, вскроет классовые противоречия современного общества!

Я смотрю, Саша, что Вас интересует идеология современного неомарксизма!

А почему бы и нет? Классовые отношения существуют всегда, и в современном обществе тоже.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Структура и смысл: Теория литературы для всех
Структура и смысл: Теория литературы для всех

Игорь Николаевич Сухих (р. 1952) – доктор филологических наук, профессор Санкт-Петербургского университета, писатель, критик. Автор более 500 научных работ по истории русской литературы XIX–XX веков, в том числе монографий «Проблемы поэтики Чехова» (1987, 2007), «Сергей Довлатов: Время, место, судьба» (1996, 2006, 2010), «Книги ХХ века. Русский канон» (2001), «Проза советского века: три судьбы. Бабель. Булгаков. Зощенко» (2012), «Русский канон. Книги ХХ века» (2012), «От… и до…: Этюды о русской словесности» (2015) и др., а также полюбившихся школьникам и учителям учебников по литературе. Книга «Структура и смысл: Теория литературы для всех» стала результатом исследовательского и преподавательского опыта И. Н. Сухих. Ее можно поставить в один ряд с учебными пособиями по введению в литературоведение, но она имеет по крайней мере три существенных отличия. Во-первых, эту книгу интересно читать, а не только учиться по ней; во-вторых, в ней успешно сочетаются теория и практика: в разделе «Иллюстрации» помещены статьи, посвященные частным вопросам литературоведения; а в-третьих, при всей академичности изложения книга адресована самому широкому кругу читателей.В формате pdf А4 сохранен издательский макет, включая именной указатель и предметно-именной указатель.

Игорь Николаевич Сухих

Языкознание, иностранные языки
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

Том 5 (кн. 1) продолжает знакомить читателя с прозаическими переводами Сергея Николаевича Толстого (1908–1977), прозаика, поэта, драматурга, литературоведа, философа, из которых самым объемным и с художественной точки зрения самым значительным является «Капут» Курцио Малапарте о Второй Мировой войне (целиком публикуется впервые), произведение единственное в своем роде, осмысленное автором в ключе общехристианских ценностей. Это воспоминания писателя, который в качестве итальянского военного корреспондента объехал всю Европу: он оказывался и на Восточном, и на Финском фронтах, его принимали в королевских домах Швеции и Италии, он беседовал с генералитетом рейха в оккупированной Польше, видел еврейские гетто, погромы в Молдавии; он рассказывает о чудотворной иконе Черной Девы в Ченстохове, о доме с привидением в Финляндии и о многих неизвестных читателю исторических фактах. Автор вскрывает сущность фашизма. Несмотря на трагическую, жестокую реальность описываемых событий, перевод нередко воспринимается как стихи в прозе — настолько он изыскан и эстетичен.Эту эстетику дополняют два фрагментарных перевода: из Марселя Пруста «Пленница» и Эдмона де Гонкура «Хокусай» (о выдающемся японском художнике), а третий — первые главы «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери — идеологически завершает весь связанный цикл переводов зарубежной прозы большого писателя XX века.Том заканчивается составленным С. Н. Толстым уникальным «Словарем неологизмов» — от Тредиаковского до современных ему поэтов, работа над которым велась на протяжении последних лет его жизни, до середины 70-х гг.

Антуан де Сент-Экзюпери , Курцио Малапарте , Марсель Пруст , Сергей Николаевич Толстой , Эдмон Гонкур

Проза / Классическая проза / Военная документалистика / Словари и Энциклопедии / Языкознание, иностранные языки