Вскоре после этого разговора в алтарь вошел страшно разгневанный отец Гавриил. Он заставил меня встать на колени и начал кричать на меня. Он так меня бранил, что я, можно сказать, такого никому не простил бы в иной ситуации! Но было удивительно то, что эта страшная брань сладостно разливалась в моей душе, и после того, как я пересилил это испытание, ощутил в себе давно забытую духовную свободу и легкость. Он так меня поносил, что, казалось, это никогда не кончится, но он вдруг внезапно замолчал и вышел из алтаря. Епископ Даниил сказал:
— Отец Гавриил уже давно в алтарь не заходил (из–за смирения), неужели не догадываешься, что он сделал это только из–за тебя.
Я, уже освобожденный от этого искушения и пришедший в себя, кивнул владыке Даниилу и сказал, что никуда уходить не собираюсь.
После окончания молитвы отец Гавриил встретил меня у входа в храм и, как будто никаких бранных слов и не было, по–своему, любезно начал беседовать со мной. Из этой беседы я увидел ту великую опасность, перед которой я стоял из–за своей неопытности.
Закончив разговор, он благословил меня, помню, даже обнял и направился к своей келье. Не знаю, как это случилось, но, пройдя несколько шагов, он упал и сломал себе ногу».
Отцу Гавриилу был установлен диагноз: перелом тазобедренного сустава. С помощью нашего духовного брата Звиада Бокучава ему сняли рентгенограмму на месте, в келье. Врачи потребовали срочно доставить отца Гавриила в больницу и сделать неотложную операцию, но тот наотрез отказался:
— Я не покину свою келью и монастырь.
Он безропотно терпел боли. Начиная с того времени и до самой смерти отец Гавриил полтора года лежал в постели и не мог ходить. Только изредка, по прошествии первых пяти–шести месяцев, терпя сильные боли, просил приподнять и усадить перед кельей — ему доставляло радость смотреть на монастырь и разглядывать посетителей. Недаром говорил он:
— Ваша жизнь — это моя жизнь. Если для ближнего не пожертвуешь собой, ничего не получится.
После перелома ноги, когда отец Гавриил перешел на постельный режим, матушка Параскева на твердой кушетке, которая была накрыта тонкой материей, постелила мягкий матрас. Когда отец Гавриил увидел, что его укладывают на мягкий матрас, сказал:
— С детства не знаю, что такое мягкая постель, однако и это хорошо для смирения.
Исходя из слов отца Гавриила, мы хотим передать здесь маленькое воспоминание матушки Параскевы:
«То, что отец Гавриил был удивительным постником и бденником, это, в общем, видел весь монастырь, в том числе и я, особенно с того времени, когда владыка Даниил и игуменья — матушка Кетеван — поручили мне ухаживать за ним. Но когда за полтора года до смерти с отцом Гавриилом случился перелом шейки бедра и я почти неотлучно, целыми сутками была при нем по послушанию, то была изумлена, так как обнаружила, что он почти преодолел человеческие, естественные потребности — есть и спать.
После того как отец Гавриил сломал себе ногу, он лежал в постели на одном боку, не меняя положения. Редко, по его желанию, мы с помощью нескольких человек поднимали его с постели и усаживали на стул. Иначе, самостоятельно он не мог двигаться. Поэтому с того времени я была с ним день и ночь и прислуживала ему.
Он самое большее два раза в неделю принимал пищу, и то только суп. Для приема пищи у него не было никаких особо выделенных дней, только по средам и пятницам не нарушал он неядения. Я подавала ему суп в маленькой миске и небольшой кусочек хлеба. Он прихлебывал одну или две столовые ложки супа, закусывая одним маленьким куском хлеба, этим и довольствовался. Были случаи, когда в течение одной, двух или трех недель он совершенно ничего не ел. В это время за два–три дня он выпивал только один глоток воды и этим ограничивался.
Примерно за шесть месяцев до смерти он отказался и от того маленького куска хлеба к супу, и после этого он хлеб совсем не ел. А за полтора месяца до смерти он отказался и от супа и принимал только воду, опять раз в два–три дня, в количестве одного глотка.
Я знаю, что такая мера постничества исходит от благодати, но непременно и то, что наличие такой благодати обусловлено только продолжительным и самоотверженным пребыванием в подвиге. Человеку невозможно достичь таких высот, подвизаясь всего лишь пять- десять лет или даже больше. Достижение этой меры воздержания требует от человека жестокого и, в полном смысле этого слова, самоотверженного и неустанного самопринуждения. Для того чтобы пояснить это, хочу вспомнить один случай, связанный с периодом моего служения у старца.
Глядя на чудо постничества отца Гавриила, я захотела как–то подражать ему в этом и, можно сказать, перестаралась намного больше своих возможностей. Да и как я могла подражать своим малоядением тому, кто почти совсем не принимал пищу?
Отец Гавриил