Организация военной службы в империи менялась на протяжении веков. В ранневизантийскую эпоху в основном сохранялся принцип комплектования, сложившийся во времена императоров Диоклетиана и Константина (284–337). Согласно одной из точек зрения, в приграничных районах располагались наследники старых римских легионов, под командованием дуксов провинций обеспечивавшие оборону сухопутных границ (лимитаны, limitanei) и речных берегов (рипенсы, ripenses), а также гарнизоны крепостей. В глубинных районах дислоцировалась подвижная полевая армия, солдаты которой именовались «свитскими» (комитатенсы, comitatensis), частью которой со времени Константина стали «дворцовые» войска в столицах и крупных городах империи — палатины (palatini). В последние годы делаются попытки пересмотреть данную точку зрения[384] и считать комитатов не полевой армией, а войсками под командованием императора (презентальными, постоянно «присутствующими» во внутренних районах страны), все остальные наличные силы, предполагается, занимались обороной границ. Так или иначе, в Юстинианово время империя располагала презентальными («присутствующими» при ставке императора?) войсками, использовавшимися как источник резерва, и армиями под началом территориальных магистров.
К моменту вступления Юстиниана на трон римской армии в том смысле, в каком она была хотя бы при Льве и Зиноне, уже не существовало. Войска подразделялись на регулярные боевые части под командованием презентальных и территориальных магистров и дворцовые, которыми командовал магистр оффиций. Плюс в подчинении соответствующего комита находился отряд личной стражи императора — экскувиты. Третью силу составляли варвары-федераты, воевавшие под командой своих племенных вождей и римских начальников, оптионов. Во время боевых действий могли привлекаться и союзники-fidei или, по-гречески, «симмахи»; эти варвары хорошо подчинялись лишь своим командирам. В первой трети VI столетия не только федераты и союзники, но и регулярные части комплектовались из варваров. Солдаты получали содержание из казны, но могли при этом владеть землей, иметь семью и вообще, в отличие от более раннего времени, как бы «срастались» с той местностью, откуда происходили. Не случайно историки неоднократно описывали ситуации, когда те или иные части, узнав о набегах на места их постоянной дислокации, бросали участие в кампании и уходили назад — защищать семьи и имущество. Нередким явлением стало самовольное оставление части военнослужащими, по поводу чего Юстиниан издавал строгие указы префекту претория и правителям провинций. Полководцы империи, подобно варварским вождям, считали нормальным обзаводиться воинской дружиной, букеллариями. Императорам в то время хватало власти при необходимости расформировывать такие дружины и переподчинять их другому армейскому командованию. Бунты солдат против начальников, даже убийства ими своих командиров были если не повсеместно распространенным, то, во всяком случае, встречавшимся явлением. При всей своей воинственности и опытности в ратном деле федераты никогда не отличались дисциплинированностью. Объединенные в племенные союзы, они, буйные и невоздержанные, часто возмущались против командования, и управление такой армией требовало немалых талантов. Распространенным злом стала задержка с выплатой жалованья. В общем, картина складывалась нестройная и на первый взгляд малопривлекательная — но других войск у Юстиниана не было и все свои кампании он вел с малой численностью. Так, в вандальский поход отправились 15–17 тысяч человек, а экспедиционный корпус в Италии никогда не насчитывал более 25 тысяч воинов[385].
Со временем Юстиниан отошел от принципа выплат жалованья пограничным контингентам, заменив его принципом «самообеспечения», когда солдаты-лимитаны должны были обрабатывать предоставленную за службу землю, кормиться с нее и защищать ее границы. Служба при этом стала наследственной[386]. Видимо, именно с этим связаны многочисленные упоминания в источниках о том, что император лишил армию причитающегося содержания. Согласно воззрениям некоторых современных историков, при Юстиниане происходит сокращение численности презентальных армий, а боевые действия ведут стратиги-автократоры, отправляясь на театр боевых действий с относительно небольшим войском, но с деньгами и полномочиями набирать, кого надо, на месте[387]. Таким образом, Юстиниан лишь довел до логического конца тенденцию, наметившуюся ранее: в боевой поход отправлялись вексилляции, набранные из регулярных войск, федераты и союзники-симмахи. После победы симмахи уходили, а вексилляции и часть федератов могли оставаться на месте, под командованием военных магистров завоеванной территории. Все это вело к постепенному «перетеканию» сил презентальных армий в регионы, что было заметно всем, — хотя общая численность сохранялась более или менее неизменной. Такая военная организация снижала вероятность возникновения армейского мятежа — по крайней мере, теоретически. К концу правления Юстиниана константинопольское правительство, по-видимому, вообще не располагало хоть каким-то крупным войском в качестве централизованного резерва[388]. Возможно, с этой тенденцией связано и уменьшение престижа презентальных магистров, снижение места этого звания в иерархии должностей VI в.[389] В италийскую кампанию армия, снабжение которой было организовано плохо, выражала недовольство и время от времени либо отказывалась сражаться, либо открыто угрожала перейти на сторону неприятеля (отдельные отряды или военачальники так и поступали).
Современники критиковали Юстиниана за уменьшение численности войск, чрезмерное внимание к строительству оборонительных сооружений, которые могли быть действенной мерой против врагов, только если комплектовались гарнизонами. А их, по мнению современников императора, не хватало. Но не нужно забывать, что после эпидемий чумы в середине столетия население империи уменьшилось[390] и это, возможно, стало чуть ли не основной причиной нехватки солдат. К тому же нам достоверно известно, насколько более подготовленными были солдаты конца правления Юстиниана: а при возросшем «умении» можно обойтись и меньшим «числом». Однако подготовка и снаряжение таких воинов требовали дополнительных средств.
Ругая Юстиниана за все, что бы он ни делал, Прокопий писал, что и войны император вел нехорошо: «Он не считал нужным выждать подходящего времени для задуманного дела, но все затевал не вовремя: в мирное время и в пору перемирия он постоянно злокозненно вынашивал поводы для войны с соседями, а во время войны, безо всякого основания падая духом, по причине корыстолюбия чрезмерно медленно совершал необходимые для дел приготовления и вместо заботы о них размышлял о возвышенном, излишне любопытствуя о природе божества, не прекращая войны из-за кровожадности и склонности к убийствам и вместе с тем не имея возможности одолеть своих врагов вследствие того, что вместо должного по своей мелочности занимался пустяками»[391]. Тем не менее все свои кампании Юстиниан завершил или военной победой, или отсутствием явного поражения. Однако платой за это стало перенапряжение сил, что привело к систематическим варварским вторжениям, разорявшим европейские провинции.
