Юстиниан

Юстиниан стоял у окна, смотрел на вполне уже утреннее, свежее небо, втягивал ноздрями воздух и злился. Он, подобно Евдемону, не мог решить, как действовать сегодня. Покараешь — разозлишь не только прасинов (что с них взять, висельники!), но и венетов — партию двора и императорской четы. Помилуешь — толпа сочтет милосердие слабостью. Юстиниан хмурил изогнутые брови, прикидывал и так и этак, но решение не находилось. Тогда, вздохнув, он начал молиться — сцепив руки и обратив закрытые глаза на восток. Ответ, как обычно, пришел сразу после молитвы: на просьбы не поддаваться, предать смерти.

* * *

Наступил день. Людей на ристания собралось заметно больше обычного. Буквально с первого заезда народ стал требовать от императора помилования «спасенных Богом». Император не отвечал — и это вызвало бурю негодования. Болельщики объединились, провозглашая славу «человеколюбивым венетам и прасинам». Крича так, люди намекали на неприятие лично Юстиниана: ведь возглас «многая лета», полихроний, в присутствии императора должен был адресоваться только ему! В итоге уже под вечер, прервав 22-й заезд, люди повалили с ипподрома, круша всё на своем пути. Паролем восстания сделали слово «Ника!» — «Побеждай!». Вечером люди собрались у претория, требуя ответа от Евдемона, — но тот не вышел. Тогда бунтовщики выпустили сидевших там, запалили зал с архивом долговых расписок казне (а потом и всё здание), стражников же и ненавистных чиновников начали убивать прямо на улицах. Восставшие, забыв на время разногласия цирковых партий, потребовали отставки Иоанна Каппадокийца, Трибониана и Евдемона.

Императором овладела тревога. Кто-кто, а уж он не понаслышке знал о последствиях ярости толпы. Двадцать лет назад, в ноябре 512 года, он видел бунт, кровавый и жестокий, едва не сваливший власть Анастасия. Тогда народ отверг сделанную по приказу василевса добавку четвертого стиха к «Трисвятому». И начиналось ведь все примерно так же. Сначала несколько недовольных подняли шум и были казнены. В ответ Город поднялся весь, от мала до велика. И пока одни собрались на форуме Константина и молились, другие бегали по столице с оружием и убивали сторонников царя. А потом кто-то принес военные знамена и кинул клич «Другого императора ромеям!». Толпа принялась валить статуи государя и выкрикивать имя патрикия Ареовинда. Тот, правда, испугался и скрылся. Горожане прогнали камнями сенаторов Келера и Флавия Патрикия — уважаемых людей, магистров, посланных призвать мятежников к порядку. И Город тоже горел: запалили дома царского брата Помпея и комита священных щедрот Марина. Городской эпарх Платон бежал. Лишь когда Анастасий вышел на ипподром без короны, повинился и сказал, что готов отдать власть, но множества она не терпит и после него все равно императором будет лишь кто-то один, мятеж затих. Хитрый старик всех обманул: через несколько дней его люди переловили и предали казни зачинщиков. Тогда для императора все кончилось хорошо, но ведь могло выйти иначе! Помнил Юстиниан и про то, что несколько лет назад, в консульство Максимина, тоже начался мятеж. Слава богу, у власти был решительный Юстин, задавивший бунт еще в зародыше: камнеметателей схватили сразу, казнили мечом или перевешали.

14 января власти попытались провести новые игры. Однако вместо того, чтобы отвлечься зрелищами и успокоиться, димоты отказались взойти на трибуны и даже зажгли какую-то часть ипподрома. Город сделался неуправляемым, на Августеоне собрался народ, требуя отставки самых видных сановников императора: Иоанна Каппадокийца, Евдемона и Трибониана. Юстиниан сместил их, но опоздал. Никто не успокаивался. Люди скандировали звучавшие накануне лозунги: «Лучше бы не родился Савватий, не породил бы он сына-убийцу» и даже «Другого василевса ромеям!». Юстиниан попробовал вывести на улицу войска, но от этой идеи вскоре пришлось отказаться: опасно.

15 января люди начали выкликать императором патрикия Прова, племянника покойного Анастасия. Пров благополучно скрылся, и толпа, в ярости переменив настроение, подожгла его дом. Варварская дружина Велисария попыталась оттеснить бушующие толпы от дворца, и в образовавшейся свалке пострадали клирики, со священными предметами в руках уговаривавшие граждан разойтись. Случившееся вызвало новый приступ ярости, с крыш домов в солдат полетели камни, и Велисарий отступил. В городе запылали новые пожары: теперь уже в банях Зевксиппа и здании сената.