Юстиниан

На следующий день, 18 января, сам автократор, как некогда в сходных обстоятельствах Анастасий, вышел с Евангелием в руках на ипподром, уговаривая жителей прекратить беспорядки. Юстиниан решил действовать лаской и начал свою речь (естественно, через мандатора) с сожалений по поводу того, что сразу не прислушался к требованиям народа и не проявил милосердия. «Клянусь святым могуществом, — вещал император, — я признаю перед вами свою ошибку и не прикажу никого наказать, только успокойтесь. Все произошло не по вашей, а по моей вине. Мои грехи не допустили, чтобы я сделал для вас то, о чем вы просили меня на ипподроме»[250].

Кто-то этим наверняка удовлетворился, но многие из собравшихся встретили его воплями: «Ты лжешь! Ты даешь ложную клятву, осел!» По трибунам пронесся клич сделать императором Ипатия. Юстиниан покинул ипподром, а Ипатия, несмотря на его отчаянное сопротивление и слезы жены, выволокли из дома, отвели на форум Константина, подняли на щит, короновали и одели в захваченные царские одежды. Две сотни вооруженных прасинов явились, чтобы по первому требованию пробить ему дорогу во дворец. К мятежу примкнула значительная часть сенаторов, причем высшего ранга — патрикии.

Прокопий в «Войне с персами» реконструировал выступление одного из таких сенаторов, Оригена. Недолюбливая Юстиниана, презирая неспособного Ипатия и резко отрицательно относясь к бушующей толпе, историк вложил в уста сенатора собственное отношение к произошедшему[251]: «Римляне, настоящее положение дел не может разрешиться иначе как войною. Война и царская власть, по всеобщему разумению, являются самыми важными из человеческих дел. Великие же дела разрешаются не в короткий срок, но лишь по здравому размышлению в результате долгих физических усилий, требующих от человека немало времени. Если мы пойдем сейчас на противника, то все у нас повиснет на волоске, мы все подвергнем риску и за все то, что произойдет, мы будем либо благодарить судьбу, либо сетовать на нее. Ведь дела, которые совершаются в спешке, во многом зависят от могущества судьбы. Если же мы будем устраивать наши дела не торопясь, то даже и не желая того, мы сможем захватить Юстиниана во дворце, а он будет рад, если кто-нибудь позволит ему бежать. Презираемая власть обычно рушится, поскольку силы покидают ее с каждым днем. У нас есть и другие дворцы, Плакиллианы[252] и Еленианы[253], откуда этому василевсу [Ипатию] можно будет вести войну и устраивать другие дела наилучшим образом»[254].

Ипатий не внял совету Оригена (или не смог — в силу обстоятельств). Бунтовщики заняли покинутую императорскими силами кафисму и провели его туда. Уже после мятежа возникла версия, что Ипатий, ведя двойную игру, тайно послал к Юстиниану человека с сообщением: мол, он собрал всех врагов василевса на ипподроме, дабы с ними можно было покончить одним ударом[255].

В крытом переходе ко дворцу, называвшемся «Улитка» («Кохлея»), стояли герулы Мунда, и хода во внутренние залы и императорские покои не было. Очевидно, что кафисму бросили не просто так: командование дворцовых войск (опытные люди, носившие в разное время звание военных магистров, — Велисарий, Мунд, Констанциол и, вероятнее всего, сам Юстиниан) уменьшило периметр обороны из-за недостатка сил.

Тем не менее попытку наступления на мятежников предприняли: в какой-то момент из дворца внутренними переходами к ипподрому подошел Велисарий с группой вооруженных людей. Но городская стража, охранявшая проход, отказалась впустить солдат василевса.

Всё рушилось. Терзаемый сомнениями Юстиниан собрал во дворце совет из оставшихся с ним придворных. Император уже склонялся к бегству, но Феодора, в отличие от супруга не утратившая мужества, отвергла этот план и вынудила супруга действовать. Динамичное описание этой сцены есть у Прокопия Кесарийского: