Ювелирная работа

– Это те, которые нам уже спустили, – уточнил Якимов. – А сколько их еще в пути? Она и в президентскую администрацию грозилась написать.

– А с дочерью вы говорили насчет психиатра, Георгий Владимирович? – спросила Феофанова.

– Говорил, конечно. Но дочь – это копия матери. Точно также не желает вникать в реальное положение дел и сразу же начинает скандалить – не умеете диагностировать, не умеете лечить! Если бы дочь была бы с царем в голове, то Талышевская сейчас лежала бы не у нас, а в каком-нибудь… хм… пансионе закрытого типа.

– Но она лежит у нас, – Феофанова хлопнула ладонью по столу. – Значит так! Сейчас мы совместно ее осматриваем, фиксируем все в истории болезни и вызываем психиатра на срочную консультацию.

– Даже на срочную, Майя Петровна? – удивился Якимов.

– Да – на срочную! – с нажимом сказала Феофанова. – Она же у вас не витаминки пачками жрет, а нитраты! Коллапс, если вы забыли, считается угрожающим состоянием. Так что у нас есть все основания для срочной консультации! И в такой ситуации психиатру не останется другого выхода, кроме как рекомендовать перевод в психиатрию.

– Визгу будет! – покачал головой Якимов.

– А его и так много! – невесело усмехнулась Феофанова. – Ничего, переживем. Александр Николаевич, от вас мне нужно подробнейшее обоснование отсутствия стенокардии. Распишите все по пунктам, как в учебнике. Договорились?

– Договорились, – кивнул Алекс.

Ему не очень-то хотелось ввязываться в скандал, но что поделаешь? Надо выручать коллег. Сегодня ты их выручишь, завтра они тебе помогут. Без корпоративной солидарности в такой сложной отрасли, как здравоохранение, долго не протянешь. «С меня взятки гладки, – успокаивал себя Алекс. – Я дам объективное заключение и на этом умою руки. Вызывать психиатра будет администрация больницы и она же станет организовывать перевод…».

До перевода дело не дошло. Услышав о том, что ей предлагают продолжить лечение в психиатрической больнице, Талышевская устроила грандиозный скандал с битьем посуды об стену и в сопровождении любящей дочери отбыла домой.

– Жалко психиатр не увидел этого ужаса, – сказал Алексу Якимов. – Он бы тогда ее в принудительном порядке госпитализировал.

Шквал жалоб от Талышевской, от ее дочери и от ветеранов, возмущенных «бесчеловечным обращением с пожилым заслуженным человеком», накрыл не только больницу, но и кафедру, сотрудники которой (имелся в виду доцент Бушмакин) «нарушая все данные ими клятвы, покрывают негодяев, издевающихся над беззащитными больными людьми». В окружной газете «Хроника Юго-запада» была опубликована статья, в которой среди прочих лиц, порочащих высокое звание врача, упоминался и доцент Бушмакин А. Н.

В былые времена ничего особенного не случилось бы. Пошумели бы – и забыли. В тех случаях, когда администрация выступает заодно с сотрудниками, да вдобавок в истории болезни присутствует обстоятельная запись психиатра, шансов у жалобщиков нет никаких. Но в кресле ректора Пироговки уже сидел человек, который хватался за любой повод для очистки своей вотчины от представителей враждебного клана. Хорошим дополнением к жалобе на доцента Бушмакина оказалось письмо, написанное на имя ректора доцентами Садоковой и Машковским. В письме говорилось о том, что заведующий кафедрой необъективно относится к сотрудникам – одним потакает во всем, а других буквально терроризирует и мешает их служебному росту. «Люди, отдавшие всю свою жизнь служению науке» никак не могут защитить докторские диссертации, в то время как любимчики заведующего делают стремительную карьеру. У некоторых получается защитить кандидатскую к сорока годам, а любимчики в тридцать три года становятся докторами наук! Разве это справедливо?

Клан бывшего ректора сохранил часть своего влияния, да и сам Павел Остапович был не лыком шит, так что атаку удалось отбить. Павел Остапович усидел в своем кресле, однако же не смог избавиться от Садоковой и Машковского и не рискнул назначить Алекса на профессорскую должность, освободившуюся после ухода Чернецова.

– Ну вы же понимаете, Александр Николаевич, что ректор с вашей кандидатурой ни за что не согласится, – оправдывался шеф. – А настаивать я не рискну. Не та сейчас ситуация, чтобы переть на рожон. В теперешнем положении главное – проявлять выдержку и осмотрительность.

Алексу было жаль упускать из рук вожделенную должность. Вот прямо до слез. Сидела птица счастья в руке – и вдруг улетела!

– Я все понимаю, Павел Остапович, ситуация сложная, – вкрадчиво говорил Алекс. – Но давайте взглянем на вопрос с формальной стороны. У вас на кафедре есть профессорская вакансия и есть только один человек, который может обоснованно на нее претендовать. Я имею докторскую степень, необходимый стаж и положенное количество научных работ. У ректора не может быть претензий к формальной стороне дела. А с неформальными претензиями я попробую разобраться, но для этого мне нужно, чтобы вы меня выдвинули на эту должность. Вы только толкните, а я уж позабочусь о том, чтобы покатилось.