Ювенилия Дюбуа

Ночь. Бродяги шляются. Пресмыкаются по углам. Кто пьёт из медицинских колбочек, кто, кряхтя, жуёт гнилой хлеб с помойки. Толпы разбросанных и покалеченных недодуш. Но дело не в их безобразном виде и пребывании в… Вся проблема в тех, кто противопоставлен им, тараканам. Весь белый свет, все эти белые лица в сшитой на заказ одежде и те, кто считается средним классом, и кто просто родился с пропиской. Все эти люди, которые привыкли к благам. Они пресытились стабильностью, уверенностью в завтрашнем дне. Именно из-за этой уверенности заведомо несчастные не живут сегодняшним, не ловят момент своего бытия. А виноват во всем прогресс — медицина. Как же так ужасно вышло, что знания и сила попали в естественную среду, отравив её излишней гуманностью, да состраданием. Больше нет отбора. Давно мертва эта (тонко продуманная) функция, которая была так важна в калейдоскопе случайных событий.

Человек видит эти лица. Бледные, худые, чахлые физиономии. Другие толстые, сальные, с отдышкой и испуганными глазками. Толпа эволюционирующих слабаков. Каждое поколение этих организмов, что выращены из лекарств, и ими же вскормленные… Они дают поколение ещё слабее, ещё беспомощней себя. Дух здоров только тогда, когда здоровьем пышет тело. А тут — форменный бардак. Полное безобразие науки. Как же, всё-таки, свет ослепил смертных.

Человек смотрит на беспредел. Он грозно мотает головой. Это не дело. Так не должно больше продолжаться. Свет должен быть в той же равной степени, что и тьма, иначе глаза придут в негодность. Тогда уж точно понадобятся очки! Человек не хочет медлить. Он не может позволить себе такой роскоши. Его глаза снова закрываются. Он втягивает в лёгкие пространство. Мысли сосредоточены и направлены только на одно: исцеление.

Слабые должны покинуть борьбу, а сильные должны страдать и бороться. Сильное тело преодолеет эволюцию возврата, слабое же — освободит место новым сильным. Да будет так! Из каждой его поры начинает выходить свет и тьма. Противоположности начинают незаметно смешиваться с окружением. Облагораживать почву, усиливая мощь истинных жильцов планеты, микробов и вирусов. Теперь они начнут с тройной силой поедать хрупкие тела, раздавливать резкие умы, заламывать худые кости. Каждая слабая личность уйдёт в омут. Каждый переносчик знаний не успеет оставить опыт. Весь соблазн людского равнодушия поглотит собственный изм, не оставив ни клочка знаний, ни препаратов, ни путей к прежнему восстановлению. Медицина отправляется на склад своего несуществования, к своему прадеду. А новая медицина, как и новое искусство — станет декорацией, надеждой на откровение, но без конкретного толка. Как и задумано. Вот она, первая заповедь. Выживает сильнейший. Да будет так!

Нет аналогов для лечения. Время прокручивается, бежит неутомимо своим искусственным чередом. Люди в панике. Всё кричат, прячась по своим бетонным норкам. Новая лихорадка! Новая простуда! Эпидемия! Эпидемия! Бегите, глупцы. Спасайтесь. Молитесь. Ставьте свечки. Молитесь о спасении тому, кто хочет блага для таких вот вас. Вы же сами объединили себя, сделали себя ЛЮДЬМИ и отгородились от природы. Теперь природа отгораживается от вас своим широким объятием. Понимаете, о чем речь?

Раз вы неравны — тогда принимайте бой. Поймите, ведь нет Вас, как Ты. Есть только «Вы», как вид. Так будьте благородны, чисты и честны перед собой. Если нет в вас сил, нету стержня сражаться или хотя бы гордо уйти со сцены, то хотя бы стоните в последние свои минуты потише. Не стоит предаваться своему эгоизму. Напоминаю: вы сами назвали себя «людьми», так будьте же не собой, а ИМИ!

Вот они, свечи. Таят на глазах. Уходят слабые, хоть и красивые они были и умные самые, замечательные, но по своим физическим качествам, по своей внутренней механике — слабаками, которые должны уступить место сильным самцам и самкам, хоть и глупы те, ничего не понимают, и не стремятся ни к чему. Тараканы, халтурщики, наглецы и подлецы. Избранники природного порядка. С каждым днём их всё больше. Задумка пребывает в движении с поправкой, где никто больше не играет в бога, никто не пытается изменить судьбу индивида и он, весь из себя одинокий, несчастный, вынужден уйти в небытие своего отрицания, как сущности, личности, признав себя ещё одной соринкой.

16