Читаем Ювенилия Дюбуа полностью

показать заблудившимся путь.


Собирая в охапку камни,

я кладу их твердой рукой.

Размещая строго по солнцу,

я отыскиваю путь домой.

Меланхолия


Болезненные устои моей шаткой крепости

находятся на грани помешательства

от бескрайней усталости

симметрично обыденных понятий окружения,

увлекают в своеобразный аутизм.


Как лимон: выжатый, бледный, безвкусный,

плетусь по бескрайней аллеи прогнившего злобой

уставшего города.


Розги холодного ветра не щадят мою типичную забывчивость,

ведь пришить пару пуговиц было бы не лишним.


Дрожу.


В несуществующей реальности,

находящейся под неуверенными шагами, трещит лужа

в условной твердости.

Карикатурные лица остаются без внимания и прощения,

пропадая из памяти, как плохой сон с субботы на воскресение.


Во всех невообразимых плоскостях, поворотах правит натур.

И только в убогих, сумасшедших телах цветком распускается сюр.

Все дома превращаются в скалы, из всех окон валит снег.

Человечество само напортачило, себя опорочило.

Уничтожило ценности вздоха, разгрызла мораль, посадило

в клетку свободу, умертвило мысли, искренность и звезды.

За последних обиднее всего.

Нет


Давай снимем кожу

да посмотрим,

что в тайнике

и что на дне. Там его нет.

Только холод вьется,

а вьюга на юге –

такого в природе нет.

Под чем-то


Быстротой смены собачьих лап

по снегу. Отметки на час.

Гладь

Возобновляемый ресурс не вечен,

но и не противен.

Не меткий глаз, но и не пьяный.

Импровизация


Спустя столько прожитых лет

зыбких дорог

пройденных вне

с траекторией на,

сколько имею в кармане рублей?


Дороги оказались ничем,

снова на старте чего-то


Круг


Противоречивый бес

копьем протыкает мне ребра,

не видя во мне человека.

Всё верно и всё не в веру,

закат моих терзаемых грёз.


Куплю сигарет у родни в долг.

Вернуть не смогу,

смочь бы скинуть покров


Свет


И столько лет…

Взятых на что?

Ноль на всё. В суете

забываются слова благодарности

к тем, кто был милосерден

ко мне? Да, ко мне.


Пастух ведет овец.

Овцы паства его,

но как быть с тем

пастухом, что не ведет, а вводит

и тот, кто не идет,

а беспричинно ходит?


Время не ждёт, оно на шаг впереди.

Что остаётся? Выключить свет

Растить дуб

Вырезать крест и нести на Голгофу.

История


История, что переполнена кровью,

красным на белом пишет: «глупость»


Как урок всем, кричит этот голос:

«Не повторяй ошибок!».

Но вот, из раза в раз, листы снова

заполняются.


Всем некогда читать — учиться,

головной апломб,

руки снова сколачивают гроб.

Странники


Странники со всякой кожей,

бродяги с большой дороги.

Идущие к не имуществу –

одиночество признающие.


Плывут по холмам сиротами,

идут по горам горбатыми,

а в спину кричат им: одичалые!

Вагабунд


Лишенный свободы вагабунд,

(не считая срока

несправедливости своего положения)

размышляет глубоко, свободны мысли его.


Не лишенный труда, не имея с этим

трудностей, вагабунд валит лес,

оплакивая сосны, которым обидно до слёз

умирать вот так — не всерьёз.


А после, проработав свой срок,

ведут вагабунда на плаху,

снимать его кудрявую шляпу.

Не плачет вагабунд, ведь знает:

что смерть рабу, то вагабунду память.

Царствование


Извивается на троне владыка

уставший от тисков власти.

Он уже и сам не видит смысла

в своём (еще вчера) призванье.


Великие труды, что рукою его

когда-то были изваяны –

сейчас, по скончанию веков,

кажутся ненужными словами.


Создать марионеток, дать власть и

притвориться любящим отцом,

да позабыть, хоть изредка напоминать,

что власть — лишение с нутром.


Какой позор, потеря контроля,

молчаливый бунт прогресса, и вот, ты

сидишь позабытый и голый

на троне, не имеющего веса.

Щеголья пора


Не время носить пальто,

да и время всё время не то,

и туфли блестят — красота,

но время не то, а жаль.

Когда же уже весна?

По лужам щеголья пора!

Ближе, чем херувим


Твой облик — тень,

в свету пустынных будней.

Глоток ночи порыва ветра.


Спасение


От колких ран несшитой кожи,

бордовых капель на любимом пиджаке.

И в слившихся чертах,

пришитых губ атласной ниткой,

вопит безмолвный херувим.


Видеть нас. Повсюду.


Зеркальных дней тебе,

мне тоже.

В камнях, заборах, ночных аллеях,

дыма сигарет и в том, что с ними стало.


Похороню себя в стене.

Ты и не узнаешь,

как прекрасны рефлексы на твоем лице

и на обнаженном теле, и запах мандарин.

Похоже — это смерть,

что меня к тебе поселит.

Композиция 1


Скот скоты скот

он с котом скот тот

и тот и кот

скотом скатить

скосить скосят скотим скотор

с котом и им скотим со

со скотом

скатываемся с котом ом — ом ко т ом!

ко со том о т к с к т с о

скот ом! мо! токс

ското то м и ско мо том скостим с котом

с к о т и м

КОСОТОМ! Поскотят ското воды с котят

с-к-о-т-и-н-я-ч-а-ю-т!

скотоводы со

с котом

скотинят день и ночь

со скотом в скотом слепом

ско-о-о-о-о-о-о-отс том и котом

в том с ним с котом

поскотим сос ко том потом потом потом

проскотим

в скотом по скотово дам и

соскатинят в ин и ят со скотовским ВСКИ! и нят

Проскотинят. Проско! Ят

и ин

проскотовский котов про ский

ото ский твой тот что скво и ият

СКОТОВОДОСТНЫЙ от ко стный!

Вера


На венерином бюсте,

без стыда и без оправдания,

висит бюстгальтер

от Вериной чести.

У Веры сегодня страсти,

ей не до Венеры,

что стоит

без причастия.

Композиция 2


Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман