Ювенилия Дюбуа

Скоро ты увидишь свет,

сжигающий самые страшные тени.

Демоны. Кругом зверье.

Кто эти люди все?

Их здесь миллионы,

но все они вразнобой.

Выпады — один за другим,

кожа рвётся на лоскуты,

и вот окровавленный след

замыкает пространство извне.

Кровь моя — строчка жизни,

свойство минерала

распространяет свет.

Нестерпимый жар — сжигает

вокруг тела, закрывая солнца-лучи.

Ничто не исключение…

Веря в ложь эту,

зная её с видом на происходящее,

верю в спасение, но не без греха.

Из сна в сон скачет разум,

не помня начала, не помня конца.

Не разбирая, где скрыта правда лжи

своего начала своего конца.

Под напором стен

Наши тела в лучах утопают сквозь, и через время, через года:

плечи помнят ласку рук.

Человек в полосатой пижаме смотрит вслед. Желает разум его,

тело жаждет унестись вслед, но не может.

Под напором стен, голых и таких вечных, отпечатан человек,

чьи ноги остановили путь устремлений.

В прохладном помещении всё чувствуется запах после дождя.

Он даёт надежду, даёт ему свежий глоток, но слёзы –

всё безутешны. Плачет разум его, сердце, а значит, и глаза.

Их баллада пути — не пройденных, рискованных отрезков,

заставляют вспомнить былое.

Когда и они, с чужой спиной бок о бок, наедине — утопали

в лучах сквозь время, сквозь года, и это время казалось вечным

и нам.

В свете темноты

Из открытого окна, что горит одиноким светлячком

в бетонной тюрьме — слышен крик голосов-идей;

не имеющих общего с покровом умерших страстей.

В переулке она, не стесняясь, стоит на коленях,

Облизывая кошелёк. Совсем скоро в лицо ей брызнет

Горсть монет. На ней красивое красное платье.

В нём она ещё успеет на свидание с юношей в шляпе.

А дальше, возле мусорных свалок — гремит стекло

разлетевшейся бутылки. Пространство в дыму — он

потомственный житель земель, и он вправе здесь шуметь,

умирая от собственных убеждений.

Ночь горит над всеми, скрывая лица, приравнивая каждую

личность в тень своего отражения, граничащие с ней.

Вокруг

Сотканная паутина домов, лабиринт высоты разных стен.

Здесь, на земле могил, толпы ходячих людей.

Дверей, что лазов муравьиных. Незатопляемые законом –

купленные лазы. А через шаг уже купола, и они же

на футболке из стразов.

Что не жидкость — праздник духа, что не слово, то снова

блядь. Очередная гадалка от бога — погадает судьбу

за пятак.

Сумасшедший парад неисправленного калейдоскопа

вызывает только спазмы. Каждый шаг по этой земле делается

строго с опаской.

Отражение себя

В ванной комнате слышен всплеск воды.

Она, в приоткрытой двери, обнажена:

ждёт, что ты зайдёшь, нарушив

своё главное правило.

Придёшь под капельный звон и

своим глубоким взглядом подавишь её тягу

к истерии.

Что руки сомкнутся замком на талии, и ты её

возьмешь. Она ждёт, когда ею овладеют.

Но ты, всё за приоткрытой дверью, стоишь,

мечтая войти — только смотришь.

И как только вода стихнет — выйдет она,

одетая и заплаканная.

Хлопнет дверью, растворится во тьме, где

за углом возьмёт в рот у первого встречного, а ты –

просто посидишь у окна, поглядишь в пустоту,

не замечая ужаса молчаливого света.

Срыв тормозов

Автобус с круглым окном свободы

начинает диктовать своей тенью-ветру –

разрезать вдоль пространство без следа

конкретного времени.

Вибрация асфальта на последнем сиденье.

Бледный мальчик кустарной посадки.

Словно под тенью взросший, не спавший,

сидит на иголках весь из себя, вот-вот, да

сорвёт тормоза.

Его тень изломана уродством внутренних

стен. Голова обрывается в пространстве окон.

В руке мальчик сжимает пистолет, что

в кармане, не желая знакомить раньше всех

положенного временем срока.

Узкая дорога, резкий угол земли.

Худые ножки продвигаются на выход.

Ещё шаг, три.

На повороте стекло разукрашивается краплаком.

С явным шумом восторга кричат все,

летя в пучину неизвестного, нарушая всю эту скуку

малодушного равновесия.

Вошь

Четыре настроения погоды висят над головой,

что приходят с неба — каждому долой

под крышу своего дома, там этот всё ещё живой.

Избирательность в природе — заделка под эгоизм

дурака Фомы. Пережрали тени мяса, возомнив себя

королями.

И эта маленькая вошь, идущая против, скорее

слишком поздно оценит плоды сезона.

Перед смертью своей она увидит солнце

(когда-то) ненавистное, что

теплотой своих лучей укроет её горькие слёзы.

Крысы — мыши

Небо (житель) — точная копия жителя Земли.

Под псевдонимом святости, при оружии,

спрятанным за спиной, сидит просветленный.

Куда крысёнок ты пополз из норки, за стеной

жилья ты добыча звонкая! Носом своим шевеля,

всё приманиваешь жирного кота. Благо он сыт,

только играть уж больно хочется.

Стой, где стоишь. Присядь. Теперь беги. Ты –

маленькая мышь распроданного мира. Похож

на прирученную дичь — тебя родили для пищи.

Вот, посмотри. Твой сосед — чёрная крыса.

Лапками что-то трясёт, под боком пряча сыр.

Каждый и рад бы поживиться богатством,

но тут нет своих крыш, а под небом жить страшно.

Месть сытого — страшнее мести голодного.

Зажравшимся крысам есть, что терять. Кусок их сыра

для них неподъёмен. Но ты, затворник…

не смей и рядом дышать.

Тайная ночь

Лёгкий шелковый халат (не по погоде) на её плечах

надет.