Южная повесть

Но, слава нашим небесным покровителям, если они о нас еще не забыли, литература, как и любой другой вид словоблудия, вполне терпимо относится к искажению исторических фактов. Поэтому знающему историю, этот образец может показаться чересчур натянутым, однако автор лично перерыл не одну толстую книгу в поисках правды, хотя бы в том виде, в котором она дошла но наших дней. Но, прочь все сомнения, графомания продолжается.

Короче, выбрасывайте свой атлас истории и большой толстый словарь — попробуйте поверить, что это было, а автор южной повести уж точно должен в это свято верить, иначе ничего не получится. Скажу по секрету, учитывая известную дотошность этого субъекта, обнаружить подвох будет нелегко, да и спрашивается, зачем читается книга: чтобы было интересно или чтобы найти подвох?].

Мстислав (1415–1470 гг.) родился в земле новгородской, озеро Ильмень его лето не согревало, да и местные жители не больно загорать любили. Скупое северное солнце лишь изредка мигало его розовым детским щекам, а порой и вовсе исчезало за свинцовыми тучами, на фоне которых первая позолота на русских храмах отдавала червонным цветом, да колокола звонили гуще и более мерно. Пуще других надрывался вечевой колокол, да грозы громом своим над Волховым стреляли по деревянным строениям по оба берега, да изредка сполохом на темном сумеречном небе вспыхивало дерево, принявшее удар стрелы огненной. Беззвучный стон отражался в коленях и под ребрами: то Русь плакала под дикими кочевниками, города палившими. Города эти умирали — туда не возвращались люди, потому что людей не оставалось.

Козельск и Торопец, Рязань, Канев, Пронск и Теребовль, Торжок и Волок-Ламский в одночасье перестали появляться на картах путников. Цветущие города, центры русских поместий да неизбывной вольницы попадали как колос в поле под лихой монгольской саблей. Не дошед до Новгородских земель сотню верст, встал враг на земле славянской на двести пятьдесят лет. Видели развалины крепости в Торжке и дети славного воина Ярополка. Сын его Мстислав родился в дороге, а служба отца его была долгой да верной.

Мертвые города были первым, что увидел и осознал Мстислав. Река словно кровь несла в озеро: недаром звали ее «бурой[2]». Отец его зачерпнул тогда с ладьи водицы и умылся ею, а кровинка прыснула сынишке на щеку. Рукой обтер сынишку Ярополк, да плакать с того часа Мстислав и перестал, словно ниточка в нем оборвалась. Аисты мимо проносились к южным широтам, и ледяные буруны мешали рыбакам выходить на своих ялах подальше от берега.

Уже отгремела слава похода Дмитрия, князя московского, на Мамая. Поле Куликово снова заросло ковылем, заходили по нему волны как по морю под ветрами степными и только волки голодные по былым урожаям черным тосковали, на луну огромную завывая. Вслед за возвратившимся Дмитрием в земли московские пожаловал Тохтамыш, и снова русские дань платили ордынским визирям.

За пять лет до рождения Мстислава, Ярополк со своими другами да братьями по следам славного Александра Ярославича двинулся к Грюнвальду, где со смоленскими и чешскими полками бился с тевтонами. Эхо победы этой звенело в воздухе новгородском тяжелым металлом и звоном мечей. Беда одна ушла навсегда — то рыцари, два века земли их терзавшие, вросли в землю без продолжения, да другая народилась — Речь Посполитая росла и ширилась. Но то на вече говорилось, а меж тем Новгород ширился и рос не менее того, а вольница русская, как о нем говорили, простому люду жизни давала. Да и князья московские косо смотрели уже на северо-восток, где новгородцы и псковичи в церквах своих чад крестили. Жирком обрастая на чужих хлебах, московиты и Тверь в угоду татарам разграбили, и Белое озеро себе подчинили, совсем близко подобравшись к новгородским землям.

Ярополк часто баловал сынишку своего байками о походах своих боевых, а люд простой — житейскими своими умениями с ним делился, благо, сын боярский не в клетке в замке жил, а по улицам ходил как простой смертный.

Вторая вещь, которую понял Мстислав, была страсть к перемене мест. Вслед за аистами следил он за их правильными движениями, за четкой линией клина, за ветром, наполнявшим их крылья, и летел вместе с ними к неизведанному. Не понимал он, что влечет их назад вернуться — в эту холодную землю. Мать его была рода славного и древнего, да рода того на Руси не жило никого.