Южнорусское Овчарово

Попасть в Южнорусское Овчарово из Иерусалима можно двумя способами: через небо и через камни. Первый способ известен всем. Покупаешь билет и летишь сперва в Москву, потом во Владивосток, откуда уже до Овчарова рукой подать. Можно лететь и через Франкфурт с Пекином – от Пекина, как и от Токио, как и от Сеула, до Владивостока совсем близко, а уж от Владивостока до Овчарова – см. выше – час езды на машине. Но есть и еще один способ. О нем знают немногие. Его открыл Ник. Который, к слову, не подозревал о существовании Южнорусского Овчарова, даже когда провел в нем без одного дня неделю.

Этот способ – прямого попадания – очень прост. Для начала нужно, нарядившись во фрак шутом гороховым, отыграть акустический концерт в «Бирмане» на Дорот Ришоним, потом долго шляться по Нахлаоту с друзьями и ржать над шутками, которые кажутся особенно смешными тут, в ночном Нахлаоте, потом дважды завернуть за угол и всех потерять, потом попереться в Старый город – чтобы выяснить, какова акустика под сводами арок, когда все окна закрыты, а ставни опущены. Оказалось, с акустикой там ночью все в порядке: звук шагов раздается всегда чуть раньше, чем нога успевает ступить на камень. Шаг звучит прежде, чем бывает сделан, потому что камни всегда угадывают, чему надлежит быть. Им все известно заранее – сыграй нам, Ник, хоть бы даже и только что тобой придуманное, – Ник снимает гитару и играет музыкальную фразу, и слышит опережение – не на много, на один такт – на целый такт – Старый город демонстрирует Нику, что с ходу придуманная им мелодия уже знакома его, города, камням. Ух ты, говорит Ник и играет еще, и еще, и еще, и камни повторяют еще не сыгранную им музыку; такая была игра. Веселая и с понятными правилами. Она продолжалась, пока где-то совсем близко, почти над самым ухом, не запел муэдзин – «игра до первого муэдзина», – хмыкнул Ник и поспешил покинуть арабский квартал, пробраться вдоль стен туда, где, как ему казалось, были Яффские ворота, – но сбился, заплутал и вышел вдруг к храму Гроба – вот это да, вот это да, думал Ник, совсем в другой стороне, – и тут хлынул дождь.

А потом, промокшему и уставшему смертельно, ему пришла в голову очень простая мысль: зайти в храм и там немного поспать, и двери были открыты, и никого не встретил Ник внутри, только издали увидел двух монахов, то ли зажигавших лампады, то ли их гасивших, невозможно было разглядеть; потом ноги несли его туда, куда глядели глаза, а глаза теперь глядели под ноги; и он шел, шел и шел – в общем-то, не очень долго он шел, – пока не пришел в помещение, где сначала ничего невозможно было увидеть, так темно в нем было, но потом глаза немного привыкли к свету единственной горевшей там лампады, и Ник обнаружил, что стоит перед абсолютно черной иконой, на которой ничего не изображено. «Малевич», – сказал Ник вслух, и это была его последняя иерусалимская шутка. Сверху послышался шорох, Ник поднял голову, увидел громадного черного паука, спускающегося к нему по тоненькой серебряной ниточке, с живой еще антилопой в педипальпах, – и швырнулся прочь, назад, во тьму, вправо, в стену; ударился плечом, ударился лбом, а коленом не ударился – под коленом оказалась пустота, и Ник сложился швейцарским ножичком, и скользнул в нишу Сиро-Яковитского придела, и спасся.

Спасся, но для верности прошел еще несколько метров, пока подземелье не сузилось так, что дальше только на четвереньках: Ник опустился на четвереньки, протиснулся в нору, преодолел еще сколько-то расстояния и выбрался наружу, на свежий холодный воздух, к остановке – конечной остановке городского автобуса, там, где Восьмой Квартал прижимается к лесу, а асфальтовая дорога превращается в узкую грунтовку, ведущую – через заброшенные поля, параллельно с железнодорожной насыпью – к деревне Давидовка.

Деревня Давидовка является бесправным сателлитом Южнорусского Овчарова. Таким же, как и Пятый Бал. В Давидовке нет школы, церкви, общественного транспорта и даже милиции. С Южнорусским Овчаровым она соединяется при помощи скверной грунтовки и железнодорожной насыпи, с которой давным-давно сняли рельсы и разобрали шпалы. Шестикилометровая насыпь заканчивается на берегу речки. Карты врут, и никто не знает настоящего названия реки: каждый называет по-своему. Моста через нее давно нет, но красивые каменные быки, артефакты царского режима, по-прежнему стоят по колено в воде. Весной речка становится шире, летом мелеет – все в порядке. А по ту сторону несуществующего моста, на противоположном берегу реки, уже совсем другая земля. Не давидовская.

Впрочем, на ситуацию, в которую попал Ник, этот факт никак не влиял.

– Имеем проблему, – сказал Белый. – Имеем проблему. Как тебя возвращать?

Самолетом, как возвращаются домой все нормальные люди, было невозможно: присланный из Израиля паспорт оказался бесполезен и даже вреден, ведь в нем не было печатей о пересечении границы. Оставался единственный выход, и он, вопреки утверждениям деревенского, в данном случае должен был находиться именно там, где и вход.