Южный горизонт (повести и рассказы)

Никогда и никем так не оскорбленная, она чуть было не задохнулась от гнева. Подняв кулачки, она хотела ударить его по широкой, равнодушной спине, но вместо этого, бессильно опустив руки, горько разрыдалась.

Испуганный Агабек обнял ее и начал целовать заплаканные глаза.

— Не бойся. Я ведь всегда рядом с тобой…

А Бекбол и в самом деле ничего не заметил. Зажили они ладно, мирно. Жанель не избегала встреч с Агабеком. Родители и богатые родичи ее подняли было тяжбу, требуя платы за непослушную дочь, однако молодые не робели, чувствуя поддержку новой власти. Да и старший брат Агабека, Бабабек, работавший в Оренбурге, в наркомате, помог им…

Жанель казалось, что она в равной мере любит и Бекбола, и Агабека, и была уверена, что они оба привязаны к ней. Оказалось не так. После того, как родился ребенок, и она малость поблекла, да появились первые морщинки на лице, Агабек охладел к ней, стал сторониться ее. Немало ночей провела она в слезах.

А Бекбол, тот самый тихоня, мямля, со временем неузнаваемо изменился, стал одним из первых активистов в ауле. Бывший бедняцкий сын, голодранец, еще недавно не имевший ни кола, ни двора, после того, как окончил краткосрочные курсы ликбеза, будто заново родился. Он обрел внутреннее достоинство, научился ярко и доходчиво говорить, агитировать. И люди прислушивались к его словам.

Потом, когда создавались колхозы, его избрали председателем аулсовета. Пошел было Бекбол в гору, на радость родичей и особенно старика Туякбая, да коротка оказалась жизнь бедняги. Заболел совершенно неожиданно, денька два мучился, корчился в судорогах и умер неизвестно отчего. Родственники Жузбая, помогавшие обмывать покойника, говорили потом:

— У зятька-то нашего тело сплошь в синих пятнах. Видно, аруах[8] его покарал. Да, да! Слишком горло драл несчастный, бедностью своей выхвалялся, хорошим людям житья не давал. И вот пришла расплата…

Кого под "хорошими людьми" подразумевали состоятельные родичи, Жанель знала, но она представляла смутно, чем именно не угодил им Бекбол. Верно, он люто ненавидел всех богачей. Говорили, будто именно он замахнулся дубинкой на ее род, он, Бекбол, якобы, накликал на него беду… И даже, когда отпрыски Жузбая попали под конфискацию и расшвыряло по белу свету всех ее братьев и родственников, в душе Жанель вспыхнуло недовольство, смешанное с досадой к покойному мужу… Впервые испытала она к нему такое отчуждение.

Чувство это, однако, вскоре прошло. И она стала вспоминать мужа с жалостью, сознавая вину перед ним. стыдясь супружеской измены.

И Агабека, как ей казалось, она забыла. Единственной радостью стали отныне ее птенцы — Нуртай и Айзат. В них одних видела она теперь смысл жизни, и силком сдерживала острое желание, иногда огнем вспыхивавшее в молодом теле. Обуздывала, гасила холодом рассудка. Да и Агабек, став баскармой, не обращал на нее внимания. Напоминал о нем только старый Туякбай, свекор ее, который каждый вечер перед сном крепким, непотребным словцом поминал его. Это стало вроде бы вечерней молитвой старика. Вот уже более десяти лет доставалось Агабеку от него.

Когда Нуртаю принесли повестку, Туякбай отправился к Агабеку. Председатель тогда был в силе. Хочет — казнит, хочет — помилует. Одним словом, и царь, и бог. Повестки в то время мусолились в карманах председателей колхозов и аулсоветов. Зная это, Туякбай сходу набросился на Агабека:

— Уай, вражина! Опять срываешь зло на бедных сиротах, а?! Мальчишку-недоростка в огонь толкаешь, а?! Или такой закон вышел? Меня, меня, слышь, отправь в этот ад! И если я вернусь, не имея в своем коржуне[9] сто вражьих голов, плюнь мне в рожу!

Разве Агабек потерпит такое? Смерил презрительным взглядом дряхлого старика, сказал грозно и насмешливо:

— Чего орешь, старый хрыч! Мою работу делать, что ли, его посылают? Не то, что твое отродье, а даже моего племяша, наследника Бабабека, бог знает, куда загнали. Ты хоть газеты читаешь? Радио слушаешь? Какая идет война, за что, знаешь? А?!

Туякбай, холодея от ненависти, выставился в упор, точно бешеный верблюд брызнул слюнями.

А на другой день подался в военкомат. В политике старик малость разбирался, потому ни слова не сказал о внуке. Только твердил упрямо:

— Отправьте меня на фронт!

В военкомате сначала решили, что старик спятил, и не придали значения его просьбе. Молодой лейтенант даже сострил:

— Подождите, дедушка, пока подрастете малость.

Туякбай оскорбился, вспылил, ворвался в кабинет самого начальника. Тот, не в пример молодым, оказался весьма вежливым. Усадил его, внимательно выслушал, головой помотал. Однако заявления не принял.

— Мы, аскакал, хорошо понимаем ваше искреннее патриотическое чувство, ваш благородный порыв. Но и тыл нуждается в энергичных, деятельных людях. Возвращайтесь в колхоз, продолжайте свой доблестный труд. Воттак. Понятно?

— Э, дорогой, — прошамкал старик. — Чего ж тут не понимать…

Взбалмошный, вспыльчивый, но простодушный, безобидный Туякбай вернулся в аул, чтобы продолжать "доблестный труд": пасти единоличных коров аулчан.