Южный горизонт (повести и рассказы)

Рысжан умолкла, кончиком жаулыка вытерла слезы. Умная, чуткая, она всем сердцем чувствовала людские страдания на земле, перед которыми ее личные горести были ничто. У бездетной женщины была поистине добрая, отзывчивая, материнская душа. Ее слова о том, что каждого насильника-злодея ждет неминуемая кара, особенно запали в сердце Жанель. В них звучала неистребимая вера в справедливость, надежда, они придавали бодрость усталой, измученной душе, звали к действию. И раньше не раз приходилось Жанель слышать подобные речи. Свекор Туякбай, бывало, пускался в долгие рассуждения об этом.

Жанель молчала, скованная печальной вестью, потом спросила:

— Агабек уже знает?

— Нет, ему еще ничего неизвестно. Вечером соберем стариков, они ему и сообщат. Весть эта ошеломит бедного. К тому же и с сердцем у него неладно. Уж больно крепко любил племянника…

Жанель поднялась, вынесла остывший самовар. Руки и ноги ее мелко-мелко дрожали.

V

Как слег Агабек, так больше и не поднялся. Целыми днями, глухо постанывая, лежал он на перине. Горело все внутри, жгло огнем, мучила постоянная жажда, и пил, пил он холодную, с озера, воду, хватал зубами льдинки, плававшие на воде, со скрежетом жевал и проглатывал.

И раньше случались сердечные приступы, поэтому вначале никто особенно не беспокоился. До районного центра далеко, да и ехать зимой, в стужу и буран, за врачом было хлопотно.

Позвали ишана Аипа. Он между делом промышлял и знахарством. Гладкий, сытый, круглолицый, с холеной, подстриженной бородкой, ишан опустился на колени у постели больного, плотно закрыл глаза, пощупал здесь и там полные, мясистые руки Агабека.

— Ничего страшного, уважаемый баскарма. Небольшое расширение сердца. Бог даст, скоро поправитесь, — сказал он, чему-то усмехаясь.

"И чего он усмехается?" — подумала Жанель. Рысжан подала несколько красных бумажек, завернутых в платок. Ишан. их ловко сунул во внутренний карман длинного пестрого чапана и благоговейно провел пальцами по лицу. Потом повернулся к Агабеку, убежденно добавил:

— Поправитесь, мурза. Аллах милостив.

При этом маленькие серые глазки ишана заблестели, как дождинки на солнце.

Ишан вышел. В продолговатой, плешивой голове его под высокой, не первой свежести чалмой роились сладкие мысли: "Ничего, недолго протянешь, безбожник. Отходную твою я читать буду. И вон та жирная ярочка на привязи, бог даст, мне достанется. Посмотрим, как оно бывает, читать отходную у изголовья нашандыка[16]. До сих пор как-то не приходилось все. Уа, поддержите меня, священные духи!.."

Агабек таял на глазах. Щеки запали, сытый блеск в глазах исчез. Еще недавно сильное, мощное тело обмякло, стало вялым, беспомощным. Не бывало случая, чтобы Агабек когда-нибудь поминал бога. А теперь наедине с ишаном Аипом пускался в длинные религиозные рассуждения, подолгу слушал молитвы, словно отрекаясь от суеты бренного мира.

— Ишеке! Когда руки-ноги были здоровы и голова без печали, мы драли горло, что, дескать, бога нет. Да и других грехов у меня немало. Как можно искупить вину? Что говорится по этому поводу в священном писании?

— Молись усердней, мой мурза, — ворковал гладенький ишан. — Надо принести жертву во имя милосердного аллаха. Жертва облегчает самую тяжкую вику. В священной книге Калами-шариф сказано, что в судный час убийца-иноверец был спасен от мук ада только за то, что когда-то пожертвовал нищему половину поминальной лепешки. Уа! Разве есть такой грех, который нельзя искупить жертвой?!

Понимая, на что намекает дошлый ишан, Агабек с тоской думал про себя: если божий слуга не земле такой хапуга, то каков же сам всевышний?.. Но он глушил этот подстрекательский шепот дьявола, отгонял греховные мысли, старался думать о божьем, о святом, быть благочестивым.

Но все испортил сам ишан. Однажды он затеял такой разговор:

— Софы Аллаяр в одной своей молитве говорит, что если во имя аллаха пожертвовать белолобую скотинку с крутыми, как серп луны, рогами, то можно избавиться сразу же от всех грехов.

При этих словах глазки его жирно заблестели, и он с невинным видом начал перебирать четки.

Тут-то Агабека и прорвало. Дьявол-искуситель, притаившийся в душе, наконец-то вырвался. Рассвирепев, заорал больной на ишана:

— Уай, пройдоха! Хрыч! Ишь, чего захотел. Сгинь с глаз моих вместе со своим Софы Аллаяром! Обо мне можешь не беспокоиться. И без тебя, без твоей помощи перед богом предстану…

И, задохнувшись, усталый, умолк. Беспомощно повел некогда сильными руками. Глубоко запавшие глаза с ненавистью смотрели на оробевшего ишана, будто насквозь пронзить его хотели. Казалось, если бы он был здоров и в силе, как прежде, вскочил бы сейчас, схватил благочестивого старикашку за шиворот да и потряс бы, чтоб душа поганая вон. Ишан Аип не на шутку растерялся.

— Господи, прости нечестивца… прости нечестивца, — пробормотал он и, дрожа кривыми ногами, засеменил к выходу.

Выйдя, он постоял за дверью, злорадно усмехнулся, дескать, кричи, кричи, все равно без меня не обойдешься, недолго уже осталось…

* * *