Так рассуждал шеф. А его подчиненный рассуждал иначе. И вовсе не потому, что был против всякого начальства. Ведь в конечном счете начальники — такие же грешные люди, как все. И тоже разные. За свою долгую службу Баймен повидал справедливых и честных, строгих и добрых, спесивых и кичливых. Баймену сейчас просто не хотелось быть послушной игрушкой в руках своего начальника. Но будучи от природы кротким и стеснительным, не мог сказать об этом прямо. А шеф тем временем нажимал все настойчивей, и ревизор, наконец, угрюмо произнес:
— В этот… райсобес я все же не пойду!
— Это еще почему?! — возмутился шеф.
— А потому, дорогой, что на пенсию уходить пока не желаю. Года еще не вышли, а прикидываться калекой и обивать чужие пороги охоты нет! Как-нибудь еще поработаю. К тому же и ревизию в "Красном караване" не закончил. Уж коли начал, надо довести дело до конца.
— Ревизию могли бы закончить и без вас. Кадры, слава богу, есть. — Голос шефа обретал все более жесткую тональность. — И чего вы так в "Красный караван" вкогтились? На преступление века, что ли, напали?!
— Ревизия покажет. Боюсь, там действительно не все ладно… Помните, я вас и раньше предупреждал?
— Может, и говорили, только не помню… А ладно там или неладно — это мы еще посмотрим. Дело не в этом…
— А в чем?.. В том, чтобы я шел на пенсию?!.
Шеф удивленно вскинул брови. Такой дерзости он от своего работника не ожидал. Шеф нахмурился, но, сдер’ живая досаду, примирительно сказал:
— Ай, Баеке, чего вы пенсии-то испугались? Ведь и мы состаримся, и нас рано или поздно ждет такая же судьба…
Ревизор не дал договорить. Побледнев и вскочив с места, он сорвался в крик.
— А вот и не уйду! Прин-ци-пи-ально!.. Не заставите!.. Я вам что, поперек горла встал?!
Шеф удивленно заморгал, заикаться начал.
— Оу, Баеке, ч… ч… что это вы… пси-психуете?.. Мы ведь, так сказать, вам навстречу… — Он быстро овладел собой и насупился. — Ведите себя прилично, товарищ Каугабаев! Не забывайте, где находитесь… Почему кричите? Кому угрожаете, а?!.
— Не уйду! И весь мой сказ!
Каугабаев, вконец расстроенный, выскочил из кабинета.
Несколько часов спустя шеф, успокоившись и приняв благодушный вид, приказал секретарше вызвать Каугабаева, но ревизор, оказалось, срочно выехал в совхоз "Красный караван".
Работа предстояла кропотливая. Вместе с главным бухгалтером совхоза он скрупулезно просматривал все отчеты, наряды, ведомости за последние три года. Наметанный глаз ревизора с самого начала заметил, что в расчетных документах управляющего центральным отделением совхоза Дуйсекова далеко не все в порядке. Судя по всему, он не ошибся. Ревизор вовсе не задавался целью непременно разоблачить все большие и малые грехи управляющего, и ревизия закончилась бы более или менее благополучно, но Дуйсеков сам навлек на себя беду, наступив, как говорится, на хвост спокойно дремавшей змеи. В первый же день, когда Каугабаев приехал в совхоз для проведения очередной ревизии, управляющий зашел к нему в гостиницу.
— Баеке, — заговорил он елейным голосом. — Волей аллаха прибыли вы в наш аул, и мы, конечно, польщены. Казахи говорят: "В первый день — встреча, на второй — знакомство". Люди мы не чужие, корнями уходим к единым славным предкам. Милости просим, не откажите, посетите наш дом, будьте гостем. Отведайте угощения снохи вашей…
Что тут скажешь? Речи разумные, вежливые. И что из того, что он, Каугабаев, — ревизор, ведь нарушать традиции гостеприимства никому не пристало. С какой стати будет он нос задирать перед Дуйсековым? Управляющий в прошлом году получил в своем отделении по сорок центнеров риса с гектара и прогремел на всю область. Его уважают, с ним и районное начальство считается. И вдруг он собственной персоной умоляет его, незаметного районного ревизора, прийти в гости, отведать угощения! Отказаться — просто неприлично, невежливо.
Приезжая по долгу службы в совхозы, ревизор старался не давать повода для разных кривотолков и обычно воздерживался от хождений по гостям, хотя, как водится, в приглашениях недостатка не было. Но на этот раз он отступил от заведенного правила. Отступил — и горько пожалел. Потому что вышло все очень скверно, гадко. И сейчас еще, вспоминая тот злосчастный вечер, Каугабаев сгорал от стыда…
Жил управляющий, конечно, в достатке. Дастархан был завален яствами и бутылками. Обычно в честь гостя в аулах принято приглашать близких и соседей. Дуйсеков поступил, однако, наоборот. Он даже своих детей — целый выводок! — выгнал на улицу, чтобы не мозолили глаза гостю, и вместе с женой — гладкой, вышколенной бабой, принялся усердно потчевать ревизора. Каугабаев опешил от всего этого благолепия, такой чести он на своем веку удостаивался впервые, и, приятно польщенный, сам не заметил, как хватил лишку…