Южный крест

Командующий не видел лица, и было ему решительно наплевать на эмоции… Он понял, что пятисотой дивизии, как таковой, больше не существует, что Моргенштерн бездарно проиграл. Но русские не станут развивать маленький успех, скорее всего, закрепятся на своих позициях. Может быть, отойдут… На основной рубеж. Им предстоят оборонительные бои, генерал Жердин не станет расходовать силы на частные операции.

Генерал сидел за рабочим столом худой, строгий, больше похожий на ученого, чем на военного. Он понимал, что нынешний день — всего лишь малозначительный эпизод, главное начнется через месяц. Неделю назад, на праздновании дня памяти героев, Гитлер обещал уничтожить русскую армию этим летом. Сейчас план летней кампании вырисовывался в деталях. Главная цель — захват богатых сельскохозяйственных районов Восточной Украины и кавказской нефти — может приобрести, однако, решающее значение только в том случае, если советское командование использует большое количество войск для упорной обороны на юге и при этом потеряет их. Если же русские сохранят армию, захват территории может стать гибельным.

Как сложится летняя кампания?

Конечно, русские не могут не заметить немецкого приготовления… Не захотят ли упредить? Еще зимой они стремились овладеть Харьковом охватывающими ударами: на севере через Белгород, на юге — через Изюм. Южнее Харькова русские прорвались у Северского Донца по обе стороны Изюма и передовыми отрядами почти достигли Днепропетровска. Кризис был ликвидирован. Однако на участке Славянск — Борвенково — Лозовая — Балаклея, западнее Северского Донца, остался очень неприятный выступ. Из этого выступа русские угрожают правому флангу армии. Как поведет себя противник?.. Русские имеют обыкновение упрямо придерживаться однажды поставленной цели… А на этот раз?.. Не пойдут ли снова на Харьков? Встретят немецкое наступление в жесткой обороне иль попытаются упредить удар?

А пятисотая дивизия — всего лишь эпизод… Главное начнется только через месяц.

Однако никто в точности не знал, что и как будет дальше, — ни подполковник Суровцев, ни командарм Жердин, ни другие… Все только предполагали. С большей или меньшей долей вероятности.

В конечном счете все зависело от людей, которые в ночь на тридцатое марта лежали и сидели в грязи в наспех отрытых окопах и ячейках, которые угрюмо и тяжело шагали, тащились под дождем… И не хотели ничего, кроме сухого места, куска хлеба да котелка горячих щей.

Семьдесят восьмая стрелковая дивизия отходила на подготовленные позиции. Начальник штаба дивизии подполковник Суровцев шагал натруженно, из последних сил, придерживался рукой за бричку и думал, что, если потеряет Добрынина, не простит себе до самой смерти.

А что мог — не пустить, отсоветовать?..

В бричке лежал раненый лейтенант, командир взвода автоматчиков, который ушел вместе с Добрыниным, и контуженный командир полка. Солдаты из поисковой группы принесли Крутого, доложили: штаб полка разбит прямым попаданием. Неподалеку нашли убитого рядового Алешина, ординарца командира дивизии, да еще… Кто такие — не признаешь. По сапогу, по штанине — видать, рядовые. Полковника Добрынина не нашли. Может, разметало… Потому как и штаб, и наблюдательный пункт накрыло снарядами.

Все может быть.

Суровцев послал вторую группу. Вот уже три часа, как послал, а никто не возвратился.

Неужто убит?

Перевалило за полночь, было темно, тихо, сверху, из черноты, сочился нудный, холодный дождь. Под ногами солдат и лошадей чавкала, хлюпала грязь. И голос ездового, негромкий, сонный, безразличный:

— Но — иди — но-о!

Было похоже — боец понукает лошадей, чтоб только не уснуть. Он давно промок и сидел не шевелясь: зачем зря нахолаживаться? Знал, что в бричке лежат два командира. Знал, что дивизии приказано отходить. Он пошевеливал вожжами, недоумевал: зачем это — отходить? Зря… Не иначе, ошиблись командиры. Вон какой день был. Сто тринадцатый полк, сказывают, пошел вперед. Немцев, сказывают, наваляли… И после этого — отходить? Надо бы стать и стоять. Закопаться в землю и стоять. И день стоять, и месяц, и еще… Только вот ездовым — как-то совестно. Ить не хворый и стрелять умеет — ого!.. Только надо, чтоб начальство приказало стоять и не отходить. Как под Москвой в прошлом году: стали, уперлись и — шабаш. А то что ж это: сто тринадцатый полк пошел, а всю дивизию — назад. У них в колхозе за это взгрели бы…

— Но — иди — но-о!

Кони устало фыркали, бричка ползла тихо, мягко, на каждом колесе грязи — с трудом переворачивается. На ухабах бричка заваливалась, неподмазанные колеса сухо повизгивали, в передке что-то ударяло, расхлябанно постукивало. В это время ездовой слышал за спиной слабый стон. Натягивал вожжи… А кони шли все так же ровно: ни быстрее, ни тише.

В бричке лежали двое, но стонал один. Может, другой-то помер? Либо поглядеть?

Да что толку — поглядишь?..