Южный узел

— Вы же сами видите, друг мой, — говорил Алексей Самойлович молодому соотечественнику, — наши противники не желают схватки на море. Мы господствуем полностью. Если бы проливы были закрыты для иностранных военных судов так же, как они закрыты для наших торговых, не вставал бы вопрос: кто в доме хозяин?

Джеймс Александер устраивался в кресле и вытягивал ноги на подставленный низкий табурет. Капитанская каюта на «Париже» была просторной и отделанной с тем тонким вкусом, который отличал императорские суда. Морёный дуб, бронза и даже стеклянные колпаки на приделанных к стенам светильниках. Еду неизменно подавали на серебре — фарфор при качке бился.

— Если у вас все корабли такие…

— Не обольщайтесь, это флагман. Здесь квартирует император. И если сам он готов похлебать из деревянной миски, то для своей дражайшей половины закажет райскую птичку на китайской тарелочке.

Оба англичанина засмеялись. Александер всеми силами уходил от политических разговоров. Грейг же, напротив, старался выведать побольше, ибо подозревал, что наблюдатель что-нибудь да знает о намерениях своего кабинета.

— Государь неоднократно говорил, что мы не намерены ронять Турцию. Вообразите, что за великое переселение народов начнётся на наших южных границах, если Константинополь падёт. Нам просто не прокормить столько беженцев!

Джеймс кивал. Вообще-то он, в отличие от начальников в Лондоне, хорошо понимал, что русским вовсе нет выгоды в крушении Порты. И куда потом всё это девать? Брать заботы по управлению чужими землями на себя? Своих дел мало?

— Но, если война пойдёт успешно, вы попросите, по крайней мере, Молдавию и Валахию?

Грейг пожимал плечами.

— Не факт. Свободный проход через проливы. Более государю ничего не надо.

Александер делал недоверчивое лицо.

— Вот уже сто лет как русские притворяются крайне миролюбивыми и отгрызают у турок по куску земли.

— Назовите хоть одну войну, которую мы начали первыми.

— Эта.

— После Наварина странно такое слышать.

Они никогда не могли прийти к согласию в делах политических. Тем большее взаимопонимание царило между ними во всём остальном. Грейг учился в Англии, ходил на Английских военных судах и знал, как держать себя с сухопутным капитаном, — оксюморон какой-то, взаимоисключающие вещи! Ему поручили приглядывать за «шпионом». И, конечно, оба об этом знали. Поэтому, входя в свою каюту и обнаруживая вдруг на столе непонятно зачем оставленный список кораблей севастопольской эскадры с указанием числа пушек, Александер только посмеивался над нехитрыми уловками русских.

Он и сам был, как тут говорят, не лыком шит: сразу же срисовывал как бы невзначай брошенные документы. Пусть думают, будто шпион поймался на крючок. А тем временем считал и записывал. Его интересовали глубина бухт, количество судов и реальное размещение пушек, частота прохождения через доки, оснастка, обучение матросов, их рацион и внешний вид.

Однажды Джеймс набился вместе со всеми в баню и пришёл не весьма довольный.

— Я видел сухопутных солдат купающимися, — сказал он адмиралу. — Русские простолюдины низкорослы и щуплы по сравнению с нашими бравыми парнями. А моряки, я смотрю, дело другое.

Грейг довольно заухмылялся.

— Крестьяне едят мясо только по праздникам. Я ввёл на флоте ежедневный мясной рацион. Вот и вся хитрость. А что до сухопутных, то они и лошадь на горбу поднимут. Здешние поселяне упорны и привычны к тяжёлой работе. Смогут наши по двадцать часов в день рыть траншеи? А эти роют. Едят сухари с солью и нахваливают.

— Вы хотите меня запугать?

— Я хочу сказать, что у всего свои преимущества. Чего бы я достиг в британском флоте? Максимум капитанского чина. Адмиралтейство? Не смешите. Как тут говорят: со свиным рылом в калашный ряд. И не потому что я плох. Напротив, очень хорош. — Спорить не приходилось. Грейг знал себе цену. Но дома таких, как он… — Я хорош, — уверенно повторил адмирал. — Однако только здесь могу это показать.

Ещё больше Джеймс был обескуражен, когда корвет «Поспешный» доставил на флагман капитана «Рафаила» и побывавших в плену офицеров. Стройников выглядел красивым, печальным и довольно мужественным на вид человеком. Он держался просто и в каждом движении обнаруживал полное понимание своей участи. Его называли предателем. Он не оправдывался.

— Ваше счастье, — сказал ему адмирал, — что я не хочу вашей встречи с государем. Отправитесь прямо в Севастополь, где назначен суд. Хотя, по мне, — Грейг помедлил, — незачем и огород городить. Сгодится любая рея.

Стройников промолчал. Не найдя в себе твёрдости в критический момент, он проявлял её сейчас, ежеминутно наказываемый нескрываемым презрением товарищей.

— Не дай вам Бог, — тихо произнёс несчастный, — когда-нибудь встать перед подобным выбором. А государь… и он человек. Не дай и ему Бог.

Алексея Самойловича чуть удар не хватил от подобной наглости.

— Ещё ораторствует! Увести! — взвыл адмирал. — Русский моряк! На Чёрном море! Спустил флаг! Перед турками!