Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня)

Повернувшись к вельможам, царь приказал им удалиться, подождать его за калиткой сада. Когда ушли, он взял царевича под руку и велел ему сесть рядом с собой на скамью.

- Феодор, - тихо начал он, - ты мой наследник...

Увидев, что гусляр стоит в дальнем углу сада, царь погрозился на него посохом.

Странник в испуге бросился бежать в калитку.

- Много их что-то в Москве развелось. Не худо бы этого добра поубавить, - гневно проговорил царь. - Садись. Думаю я, царевич, можно ли тебе оставить царство, когда у тебя весь свет - в монахах, в странниках да в юродивых? Погляди, как царские дети в иных странах к престолу готовятся.

Иван Васильевич задумался.

- Помни: блаженны народы, именующие своих владык отцами. Кротость и величество должны сиять на челе царского отрока. Следует сделать себя народу любезным, а народ послушным - вот каковы должны быть дела твои. Личина пономаря у царского детища - посмешище в глазах народа. Честь быть отцом народа - нелегко, Феодор, дается. Имя победителя пишется на камне, а титло отца отечества запечатлевается в сердцах.

- Прости, батюшка государь, коли грешу перед тобою, не ведаю того, как быть любезным... - робко проговорил царевич. - Молюсь господу богу, чтобы помог мне... Молюсь!

- Хотелось бы мне, чтобы мой сын и наследник стал во главе моих отборных полков, что пойдут на Кучума. Да не могу. Не годишься. Хотя разумом ты и не глуп, но простые казаки, разбойники, волжская вольница годятся, а ты - нет. Нет державства в твоем характере - мягок ты лишку. Послал я в те места казаков... После того пойдут и мои воины. Славное дело впереди.

- Пошли и меня, государь... Послужу...

Царь рассмеялся.

Во время этой беседы Ирина ушла в дальние аллеи сада.

- Позови жену.

Федор крикнул:

- Ирина! Ирина!

Она быстро приблизилась к скамье, на которой сидели царь с сыном.

- Не пускай к нему бродяг... Негоже царевичу забавляться их забавою. Коли еще увижу, голову срублю тому бродяге. Стыдитесь людей!

- Слушаю, батюшка государь...

Царь сощурил глаза, глядя на Ирину.

- Нет ли какого умысла тут? Не во зло ли нам то делается?

- Не ведаю, государь, о чем твоя речь? - смело сказала Ирина.

- Чего ради толкутся у вас святоши-бродяги? - строго спросил ее царь. - Ты не знаешь?! Отвечай!

- Царевич того желает.

- Точно, батюшка государь, точно. Сам я о том тоскую, спохватившись, вмешался в разговор царевич.

- О господи! - возведя глаза к небу, с тяжелым вздохом воскликнул царь. - Доколе же, господи, ты будешь карать меня?

Он молча вперил свой недоуменный взгляд в лицо царевича.

- Что ты, государь, так на меня смотришь?

- Страшно, Феодор! Страшно твоему отцу! За тебя страшно.

Царевич с растерянной улыбкой посмотрел на Ирину.

- Зачем страшиться? Молитвой господней отгоняю я от себя всякий страх. Ничего не боюсь, ибо с нами бог, вседержитель.

Царь Иван вскочил с места и, грозно замахнувшись на царевича посохом, закричал:

- Молчи! Над отцом смеяться вздумал?

- Что ты, батюшка? Что ты, батюшка! Я так... попросту...

- Царский сын ничего не говорит "так", ничего не делает "попросту". Помни и денно и нощно: ты наследник царя!

Царь закашлялся, схватился за голову и застонал.

Федор всполошился:

- Батюшка, что с тобой?!

Иван Васильевич не отвечал; низко согнувшись, что-то шептал про себя. Перед ним снова, как живой, предстал покойный Иван Иванович. Опять эти глаза!

Федор побежал в дом, принес маленькое распятие.

- Приложись, государь!.. Приложись!.. Лучше станет.

Царь тяжело приподнял голову, в глазах его были слезы. С ужасом он взглянул на сына, отстранив рукою распятие.

- Уж лучше бы... ты! - раздался его горячий, из души, казалось, вылетевший шепот.

- Святой водицы принести... Побегу, принесу.

Царь через силу поднялся со скамьи и медленной, разбитой походкой вышел из сада.

В уютной, соседней с опочивальней комнате сидел на софе царь с черничкой Александрой.

- Прощай, голубка моя!.. Спасибо тебе!.. Поддержала меня в горькие для меня дни... Но и теперь мне не весело. Однако не волен царь стать твоим супругом. И без того по всем государствам пошла молва о распутстве московского тирана. Довелось мне книгу одну видеть. Писана она бывшим на московской службе немцем. Сказано там, что я тысячу наложниц вожу повсюду за собой...

Царь горько усмехнулся. Улыбнулась и Александра.

- А на деле... И двух жен попы не признали моими женами. Взял лишь молитву, но не обряд венчания. Где уж тысячам?! Попы за мной следят, словно псы. Каждый шаг царя обнюхивают и судят в монастырских кельях, в дворцовых теремах, на площадях и в кабаках.

Александра спокойно слушала царя, и печалясь и втайне радуясь тому, что царь намерен отправить ее в родную усадьбу.

Он продолжал: