Иван Кондарев

Два дня он провел в кавалерийских казармах среди лежащих на голом полу повстанцев. Утром перед казармой собралась толпа — родные и близкие арестованных принесли еду и одежду. Дежурный офицер каждому в отдельности разрешал получить принесенное, и солдат вызывал по имени задержанных, которые показывались в окошке. Вечером начались допросы и пытки в комнатах военных следователей; фельдфебель по списку вызывал арестованных, и через час их приводили обратно избитыми до потери сознания. Страшно кричал старик Кесяков, угрожая Лигой Наций. Спиридон, башмачник, лежал на кожушке полумертвый, Сотиров едва дышал в углу, закутанный в чергу, и беспомощно смотрел на лампу с закопченным стеклом, Бабаенев вернулся с допроса с вырванной бородой и огромной шишкой на голове. Его втолкнули в дверь пинком, и он добрался до своего места на четвереньках. Маньо, газетчик, стонал, как ребенок, и повстанцы прятали его в мрачном вонючем помещении, где даже нар не было. Здоровяки крестьяне приходили с допроса как из бани — тела их горели. Челюсти у них тряслись, кровь ручьем текла из разбитых носов и выбитых зубов. После полуночи наступила зловещая тишина, только изредка раздавался чей-то плач, сердитые голоса ругали плачущего и заставляли его замолчать. Во дворе рокотал автомобильный мотор, и те, которых выводили, больше не возвращались…

В ту ночь, когда автомобиль снова въехал во двор казармы, вызвали троих. Один, худой и сгорбленный, не очень молодой — Кольо считал его деревенским портным, — взял свое одеяло и кожушок и пошел к двери, но, поразмыслив, бросил их под ноги. Второй, кудрявый, с черными усами, здоровяк крестьянин, который лежал в самом темном углу помещения, услышав свое имя, что-то прошептал и снова лег; тогда двое солдат схватили его за руки и потащили; он вопил, пока его волочили, брыкался и пытался их укусить. Третий был почти мальчик, беленький, слабый, со светлыми глазами. Он пошел покорно, остановился у самой двери и необыкновенно звучным, ясным голосом крикнул: «Прощайте, товарищи! Бай Трайко, отдай маме мой плащ!»

— Кольо Рачиков, выходи! — крикнул унтер-офицер с порога.

Кольо сразу же потерял способность соображать. Он машинально поднялся и, не видя, куда ступает, направился к двери, где стоял унтер-офицер, прошел мимо него и вышел в коридор. Часовой оглядел его и посторонился, щелкнув подкованным сапогом. Высокий, плечистый вахмистр, от которого несло ракией, держал что-то в руках и, как только солдаты выволокли кудрявого в коридор, принялся связывать ему сзади руки. Кудрявый не давался, кричал. Не говоря ни слова, вахмистр пнул его ногой в живот, тот всхлипнул, начал издавать хриплые звуки и жадно ловить воздух. Солдаты связали ему руки. Они связали руки и двум другим. Кольо видел и слышал все это, но ничего не соображал и только испытывал нетерпеливое желание, чтобы скорее произошло самое ужасное и наступил конец.

Их повели через двор, и Кольо, ощущая мучительную тоску, ускорил шаг, опережая товарищей. Во дворе ждал грузовик с заведенным мотором. Возле грузовика стояли офицеры в шинелях и курили.

— Отведи мальчишку в вещевой склад и передай ротмистру, чтоб не тянул, — сказал один из офицеров.

— Слушаюсь!

Вахмистр стукнул Кольо по спине и повел его через затемненный двор вдоль стены казармы.

— Ступай налево! — приказал он, и Кольо покорно пошел налево.

Перед ним показалось что-то громадное и мрачное, оно поглотило его, потом Кольо остановился перед какой — то стеной, не зная, куда идти.

— Спускайся по лестнице! — басовито сказал конвоир, и Кольо вдруг увидел в стороне слабый свет, который словно пробивался из-под земли. Он поставил ногу на первую ступеньку и, опираясь рукой о стену, стал спускаться вниз, где пахло лошадьми, кожей и плесенью. «Но почему сюда? Как тут страшно! Все равно, только бы поскорее», — подумал он.

Потом он увидел перед собой офицера в шинели, с каской на голове и узнал Балчева.

— Велели передать, чтоб вы поторопились, господин ротмистр, — сказал вахмистр.

Балчев исподлобья смотрел на Кольо и держал руку на кобуре револьвера. Со стены светила большая лампа, висящая на гвозде. Ее огонь окрашивал в желтый цвет нагроможденные в углу конские седла и амуницию.

— Иди по дорожке! — приказал Балчев.

Только сейчас Кольо заметил постланную вд, олъ всего вещевого склада шерстяную дорожку, терявшуюся во мраке. «Господи, иду к тебе!» — неожиданно пробилось в сознании Кольо, и, приготовившись к смерти, он зашагал по дорожке.

Сзади прогремел выстрел. Он словно приподнял его над землей. Затем последовал второй, третий; что-то треснуло и посыпалось ему на голову. «Не попал в меня», — подумал он, остановился и стал ждать, чувствуя, как сжимаются мышцы живота. От сильного удара по лицу он зашатался. Балчев пинал его ногами, колотил руками, задыхаясь от ярости. Кольо покачнулся и упал.