Иван Саввич Никитин

«Потомство ему верит!» Можно и не согласиться с автором такого заявления, но нельзя

отказать ему в осознании рысоты завещанного никитинского идеала человека.

Собственно «амурной» лирики у Никитина почти нет, ранние стихотворения

лишены эмоционального полета, рационально-рефлективны и отягощены собственным

горьким опытом («День и ночь с тобой жду встречи...», «Чуть сошлись мы — друг

друга узнали...» и др.).

23

Перед нами драма несбывшегося, трагедия внутреннего одиночества,

усугубленного тяжким бытом, утратой дру^ зей и близких.

Не успел Никитин пережить большие и малые беды — новое огорчение: Воронеж

покинул Н. И. Второв, переехавший на службу в Петербург.

Поэт пал духом: «Грустная будущность! — хмурится он в письме к другу. — Но что

же делать! Видно, я ошибся в выбранной мною дороге».

...И деревня Дмитриевка уже не глядела столь приветливо. Наталья Плотникова

скоро стала Домбровской.

Жизнь продолжалась... У Плотниковых Никитин познакомился с их соседкой и

родственницей, милой двадцатилетней девушкой, непохожей на своих уездных подруг:

начитана, самостоятельна в суждениях, скромна и естественна, но все это в ней Иван

Саввич увидит позже.

Теперь же он был сдержан, недавние* хоть и. неглубокие сердечные ссадины

давали себя знать и удерживали от глупых юношеских порывов.

...Любовная песня осталась недЪпетой. Но зрела иная, правдивая и выстраданная.

«пахарь»

Шла Крымская война. Героически защищался Севастополь... Поздними вечерами,

умаявшись от дворницкой суеты, Никитин сочинял стихи про «битву роковую»,

«богатырский меч», «донцов воинственное племя», «кичливое волненье» Англии,

«запятнанную честь» Парижа. Николай Иванович Второв деликатно сдерживал

праведный гнев Ивана Саввича, указывая ему на внутренние, российские заботы, на

недовольство мужиков своим рабским nof ложением», на попытки истинных патриотов

изменить к лучшему обстановку в России. Поостыв, Никитин прятал подальше свои

стихотворные тирады, и, как правило, они не доходили до журналов. Но вновь не смог

удержаться от нахлынувших чувств, когда в конце -ноября 1855 г. через Воронеж

проследовал курьер с радостным сообщением о взятии русскими турецкого города

Карса. Поэтическая натура не выдержала, и в никитинской тетрадке тут же появилось

громкое, дышащее восторгом «На взятие Карса». «Как ему не стыдно писать такие

вещи!» — сказал Второв друзьям, не решаясь, видно, прямо упрекнуть автора и тем

самым оскорбить его искренний порыв. Никитин узнал о возмущении друга и забросил

свое одописание.

Крымская кровавая эпопея кончилась для России бесславно. «...Севастополь ударил

по застоявшимся умам», — писал историк В. vO. Ключевский. Раздались голоса о

необходимости либеральных реформ, появились всякого рода «записки», авторы

которых призывали покончить с крепостным правом. Заметнее других прозвучали

«Голоса из России», пришедшие из Лондона усилиями А. И. Герцена и Н. П. Огарева. С

глаз Никитина тоже будто спали пелена. «После битвы с внешним неприятелем, —

пишет он, 25 марта 1856 г. А. Н. Майкову, — пора нам, наконец, противостать врагам

внутренним — застою, неправде, всякой радости и мерзости».

Поэт включается в противостояние общественных сил и пишет стихотворение,

которое вызовет бурную противоречивую реакцию и разделит круг его друзей и

знакомых на два лагеря. Он создает своего знаменитого «Пахаря»:

С ранней зорьки пашня черная Бороздами подымается, Конь идет — понурил

голову, Мужичок идет— шатается...

Уж когда же ты, кормилец наш, Возьмешь верх над долей горькою? Из земли ты

роешь золото, Сам-то сыт сухою коркою!

Труден хлеб земледельца, на каждом шагу его подстерегают то .непогода, то

прижимистые купцы; заканчивая скорбный монолог, поэт восклицает:

Где же клад твой заколдованный, Где талан твой, пахарь, спрятался? На труды твои

да на горе Вдоволь вчуже я наплакался!

24

Никитин опасался за «Пахаря», предчувствуя сопротивление казенных

литературных надсмотрщиков. «Жаль, если цензура не пропустит. . — беспокоился он

в письме к А. А. Краевскому. — Я, как умел, смягчил истину; не так бы нужно писать,

но лучше написать что-нибудь, нежели ничего, о нашем бедном пахаре».

Приглядывавший за «поведением» «Отечественных записок» цензор запретил печатать

стихотворение, недовольный его «мрачным колоритом». Лишь через год «Пахаря»

/далось опубликовать в «Русской беседе».

Никитин не первый обратился к теме русского земледельца. Двадцать лет назад

прозвучала «Песня пахаря» Алексея Кольцова. Но в ней рисовался трудовой крестьян-

ский праздник, мужику было «весело на пашне». Никитинское видение пахаря иное:

усталое прячется солнце, в подсознательной памяти крестьянина то град, то жара... В

ритме «Пахаря» монотонность и тяжесть; краски поля поблекли, им соответствуют и

словесные тона — тускловатые, прозаически-будничные.. Всего в девяти строфах

целая мужицкая эпопея?

Критики «Пахаря» вновь напомнили его автору о Кольцове. Действительно,

аналогия естественная, да и как ей не. быть, если Никитина так многое роднило с его

старшим собратом: схожесть судьбы, общие знакомые (А. Р. Михайлов, П. И.