Иван Саввич Никитин

Выстоять в житейской беде ему помогали, кроме наносивших визиты лекарей,

изредка заходившие в его домашний лазарет друзья, но, как правило, они1 были заняты

своими служебными и иными делами; обязанности сестер милосердия исполняли

кухарка-ворчунья Маланья и двоюродная сестра Аннушка Тюрина, но чаще - он 4

оставался один... Как- только болич немного проходили, брался за свое лучшее

лекарство — книги; чтобы отвлечься и заглушить тоску, рылся во французских и

немецких словарях, переводя любимых поэтов; если ноги становились послушными,

брел в близрасположенный лесок, успокаивавший лучше всяких снадобий. Так было в

августе 1855 г., когда он писал:

Привет тебе, знакомец мой кудрявый! Прими меня под сень твоих дубов,

Раскинувших навес свой величавый Над гладью светлых вод и зеленью лугов.

Как жаждал я, измученный тоскою, В недуге медленном сгорая, как в огне„ Твоей

прохладою упиться в тишине И на траву прилечь горячей головою?

(«В лесу»)

Лирический герой стихотворения, в котором, легко угадывается автор, не жалуется

природе, он черпает в ней, мудрой и несуетной, новые силы. Вступая в доверительную

беседу с лесом-другом, он любуется его мощью и красой:

О, как ты был хорош вечернею порой, Когда весь мол:?чей мгновенно освещался И

вдруг на голос тучи громовой Разгульным свистом откликался!

Поэт делится с кудрявым знакомцем, как «с существом родным», самым

сокровенным:

Тебя, могучего, не изменили годы!..

А я, твой гость, с летами возмужал,

Но в пламени страстей, средь мелочной невзгоды,

Тяжелой горечи я много испытал..,

Лирический монолог обращен не к лесу-врачевателю, а сотобарищу; тактично

найдена приветливо-спокойная интонация; поэтическая речь проста, ненаряжена, и,

хотя в ней мелькают романтические отблески, она в целом построена на

реалистической ноте.

Никитин умеет возвыситься над «мелочной невзгодой», охватить широкое

пространство и время для выражения своего пантеистического 1 мироощущения.

Те стихотворения, в которых особенно заметно присутствие личного горького

опыта, меньше всего автобиографичны. В них никогда нет озлобленности на

собственную судьбу, малейшего стремления «свести счеты» с людским равнодушием,

отомстить кому-то за свои страдания. В произведениях этого ряда всегда присутствует

пушкинское: «И милость к падшим призывал». Этот мотив слышен и в вещах того

невеселого в его жизни периода, на котором мы здесь остановились. Даже в таком

мрачном по содержанию и колориту стихотворении, как «Я рад молчать о горе

старом...», в итоге побеждает гуманистическое начало. Обратим внимание на

последние две строфы этой исповеди:

Исход... Едва ли он возможен... Душа на скорбь осуждена, Изныло сердце, ум

встревожен, А даль темна, как ночь темна...

Уж не пора ли лечь в могилу: Усопших сон невозмутим. О Боже мой! Пошли ты

силу И мир душевный всем живым!

1 Пантеизм--г- религиозное философское учение, отрждествляющее Бога с

природой и рассматривающее природу как воплощение божества.

В дни сердечного и телесного .непокоя, конечно, рождались стихи, обожженные

болью и тоской, их нельзя читать без тревоги за судьбу автора, настолько они прони-

заны настроением безнадежности, усталости от борьбы («Собрату», «Ноет сердце мое

от забот й кручин...»). В такого рода «песнях унылых» поэт как бы уже переступает

37

грань земного бытия, читает собственную заупокойную, как это позже будет с

особенной трагической силой выражено в 'знаменитом реквиеме «Вырыта заступом

яма глубокая...». Однако не такие произведения определяют лейтмотив печальной

главы его творчества. Сквозь трагические строки выступает поэт-философ, поэт

нравственного величия человека, касавшийся вечной роковой темы, беспощадный к

иллюзиям, жестко смотревший за грань жизни. Проблема эта в русской поэзии,

естественно, отпугивает исследователей, и она остается за пределами изучения, но,

если к ней обратиться, мимо имени Никитина здесь не пройти, как нельзя говорить на

тему людских страданий без «Страстей по Матфею» Баха и «Реквиема» Бетховена.

Сколько прекрасных творений отнял у него проклятый недуг!' Н. И. Второв в

далеком Петербурге однажды заметил, что Никитин мало пишет. Иван Саввич по этому

поводу ответил: «Что касается моего молчания, моего бездействия, которое, по Вашим

словам, губит мое дарование (если, впрочем, оно есть), — вот мой. ответ: я похож на

скелет, обтянутый кожей, а Вы хотите, чтобы я писал стихи. Могу ли я вдуматься в

предмет и овладеть им, когда меня утомляет двухчасовое серьезное чтение? -Нет, мой

друг, сперва надобно освободиться от болезни, до того, продолжительной и упорной,

что иногда жизнь становится немилою, и тогда уже браться за стихи... Повторяю, мой.

друг, надобно сперва* выздороветь, — иначе: «плохая песня соловью в когтях у

кошки...»

Вне жизненного пути нельзя понять любого поэта, а тем более с такой

исключительно трудной судьбой, как 'у автора «Пахаря». Осознаем: ^ведь по сути все

написанное им создавалось пг^пу^укут^у м^ду натисками физический Ь'ОЛИ, а -уЖ

ЧТдУУгтны^ Ргд мукяц ггтпритк иЗЛИШНе. Это поистине подвиг, единственное в