Иван Тургенев и евреи

Переходя от национальной характерологии западноевропейцев титульных наций у Тургенева к еврейской теме, напомним, что в первой половине ХIХ века процесс еврейской эмансипации находился в начальной стадии и евреи еще не начали активно заявлять себя на культурной, финансовой и общественной сценах европейских столиц. Во многом и по этой причине евреи в глазах широких слоев общества, особенно в клерикальных кругах, все еще оставались маргиналами, презираемым национальным меньшинством. Использование в публичной сфере традиционных антисемитских клише считалось вполне допустимым и, говоря современным языком, «политкорректным», а потому было общераспространенным явлением. Например, в романах нелюбимого Тургеневым Оноре де Бальзака – самого значительного французского беллетриста первой половины ХIХ в., во всю подличают отвратительные в моральном и физическом отношении еврейские дельцы. Бальзаковский еврей Гобсек – стал нарицательной культурологической фигурой, эталонным образом «скупца». Другой бальзаковский герой, барон Нусинген – явная карикатура на «Великого барона» Джеймса Ротшильда, являвшегося самым богатым, после императора Наполеона III, человеком Франции.

Клиентами банка семейства Ротшильдов были не только монархи Европы, но и два русских писателя-классика Александр Герцен и Иван Тургенев. Если в банке Ротшильдов у Тургенева был лишь свой счет да с представителями этого дома он вел деловую переписку по поводу своих картин [ТУР-ПСС. Т. 10. С. 153], то Герцен именно благодаря поддержке Джеймса Ротшильда сумел избежать полного разорения и, благодаря этому, финансировать издание своего «Колокола». История «вмешательства» Ротшильдов в судьбу русского писателя-изгнанника начинается с того момента, когда Герцен отказался по требованию царя вернуться в Россию. За это, по решению Петербургского уголовного суда от 18 декабря 1850 года, его лишили «всех прав состояния» и объявили «вечным изгнанником». Однако ещё до вынесения приговора по негласному распоряжению царя был наложен арест на все его имущество в России. Однако Герцен успел обналичить у Джеймса Ротшильда полученные под залог наследственного имения «билеты московской сохранной казны», а когда банкир столкнулся с отказом русских чиновников платить по законным документам, писатель решил сыграть на его самолюбии:

Для меня, – сказал я ему, – мало удивительного в том, что Николай, в наказание мне, хочет стянуть деньги моей матери или меня поймать ими на удочку; но я не мог себе представить, чтоб ваше имя имело так мало веса в России. Билеты ваши, а не моей матери; подписываясь на них, она их передала предъявителю (au porteur), но с тех пор, как вы расписались на них, этот porteur – вы, и вам-то нагло отвечают: «Деньги ваши, но барин платить не велел» [ГЕРЦЕН. Т. 10. С. 137].

Расчёт Герцена оправдался: Джеймс Ротшильд отказался принять во внимание внутриполитические мотивы царя в ущерб репутации своего банка. От его имени до сведения Николая I было доведено, что либо банку Ротшильдов будет выплачена причитающаяся сумма, либо, в случае отказа, «он подвергнет дело обсуждению юрисконсультов и советует очень подумать о последствиях отказа, особенно странного в то время, когда русское правительство хлопочет заключить через него новый заем <…> в случае дальнейших проволочек он должен будет дать гласность этому делу через журналы, для предупреждения других капиталистов». И царь посчитал за лучшее заплатить. С тех пор Герцен с Ротшильдом были «в наилучших отношениях»: в Герцене тот

любил <…> поле сражения, на котором он побил Николая <…> и <…> несколько раз рассказывал <…> подробности дела, слегка улыбаясь, но великодушно щадя побитого противника» [ГЕРЦЕН. Т. 10. С. 140].