Иван Тургенев и евреи

Нельзя не отметить, что в западноевропейской литературе первой половины ХIХ столетия в описании и оценке евреев преобладает такого же рода неприязненно-уничижительная тенденциозность, что в русской литературе этого времени. Так, например, английский литературный гений 1830-х – 1860-х гг., высоко чтимый Тургеневым романист Чарльз Диккенс, создал самый отвратительный еврейский персонаж во всей английской литературе – мерзкого главаря воровской шайки, злого и жестокого Феджина (роман «Оливер Твист», 1837). Примечательно, что образ Феджина навлек на Диккенса настолько серьезные обвинения в антисемитизме со стороны его соотечественников, что он вынужден был публично оправдываться. В 1854 г. он писал по этому поводу: ««Мне не известно ни одной причины, по которой евреи могли бы счесть меня своим врагом». В 1867–1868 гг., готовя новое переиздание «Оливера Твиста», Диккенс подверг свой роман автоцензуре[417]: он исключил большинство упоминаний о Феджине как о «еврее», либо вычеркнув их, либо заменив их на «Феджин» и «он». Кроме того, он удалил акценты на еврейство Феджина в публичных чтениях романа, опуская манерность гнусавого голоса и специфический язык тела, которые он включал в более ранние чтения, – см. об этом [MEYER S.].

В драме «Кромвель» Виктора Гюго – другой мировой знаменитости ХIХ в. и хорошего знакомого Ивана Тургенева, раввин Манассия жаждет гибели христиан, а в «Марии Тюдор» звучит стереотипная средневековая антисемитская сентенция: «Ложь и воровство – в этом весь еврей!». Великий французский фантаст Жюль Верн в романе «Гектор Сервадак» самыми черными красками обрисовал образ еврея: «Скряга и стяжатель с чёрствым сердцем и гибкой спиной, словно созданной для низких поклонов. Деньги притягивали его как магнит железо, а со своих должников такой Шейлок готов был содрать шкуру».

Знаменитые немецкие сказочники и ученые-фольклористы Братья Гримм составили «Словарь немецкого языка», где у слова «Еврей» («Der Jude») было дано такого рода примечание: «Среди их неприятных черт особенно выделяется их нечистоплотность, а также их алчность. <…> “Грязный, как еврей; воняет, как еврей”»[418].

Однако ко второй половине ХIХ в. ситуация резко изменилась. Во многих странах Западной Европы евреи, получившие право участвовать в общественно-политической жизни, стали активно использовать открывшиеся перед ними возможности, чтобы преуспеть и подняться на верхние ступени социальной лестницы. В банковском и издательском деле, журналистике, музыке, изобразительном искусстве, науке и литературе появились громкие еврейские имена. В газетах и журналах с разных идейных позиций шло обсуждение «еврейского вопроса». Использование в публичной сфере антисемитских клише стало расцениваться как знаковый признак крайней реакционности. Для русского общества дискурс на еврейскую тему стал совершенно новым явлением, т. к. в «николаевскую» эпоху о евреях дозволялось писать или что-то осудительно-уничижительное, или – ничего.