Ивановка

– Да мало ли, что кому показалось? Ну вот, ему – что бабушку чуть ли не человеческими челюстями кусали.

– Боже, – выдохнул староста.

– А я про что? Вы лучше скажите, что ж с мужчиной-то до такого состояния дотянули? Что сразу-то не привезли?

– Думал, само пройдет, – наобум ответил Фомин.

Остановившись у палаты, медсестра округлила глаза и покачала головой.

– Само?..

Прежде чем открыть дверь, она указала на пакеты с гостинцами.

– А это вы зря. Они есть не могут.

На кровати у окна лежала мумия, перебинтованная с головы до подошв. Открыты оставались только ноздри и рот, узнать по которым механика не представлялось возможным.

Однако медсестра уверила, что это именно он.

– Еще и в сознании. Бабушка редко в себя приходит, а он постоянно от боли мечется. И все жену зовет, – в ее голосе, кажется, послышалась жалость.

Бородатый Иван никогда не был женат. Но медсестра оставила Фомина и Варю наедине с больным, закрыв за собой дверь, по-прежнему находясь в неведении.

Фомин выглядел угнетенным. Он долго и безрезультатно звал Ивана – и поник совсем.

– В сознании, как же, – пробормотал он.

Варя уже решила, что затея не увенчалась успехом, когда больной заговорил.

– Андрей, это ты?

– А кто ж еще! – искренне обрадовался тот.

– Я умру, – сказал Иван.

– Ничего подобного! Поправишься ты! – чересчур жизнерадостно уверил Фомин.

– Точно умру. Мне что-то вкололи с утра такое, что все как ватное и боль меньше, но потому и вкололи, что умру.

Староста, сопя, переминался с ноги на ногу. Потом отважился слегка прикоснуться к мумии – и тут же отдернул руку.

– Разбери часовню, Андрей.

– Ты о чем?

– Разбери, пока не поздно. Это ж правда все. Я на самом деле Мать видел. Она не такая, как говорят. Не девушка и не ребенок. Она… Особенная…

– Вань, ты бредишь, – поджав губы, Фомин все же решился ухватиться за перебинтованную руку.

– Она козу забрала и путника привела. А я сам виноват, сам дурак… Разбери. Зачем тебе это? – он пробормотал что-то еще, что Варя не смогла разобрать, и всхлипнул.

Совершенно растерянный Фомин осторожно погладил Ивана по голове. Телефон, переехавший из подстаканника в необъятный карман, пиликнул. Вздохнув, он достал его. Варя, стоявшая у его плеча, видела, как староста разблокировал его графической схемой. Треугольником. Недалеко ушел от горбатой ведьмы – тоже стремился на двух стульях усидеть.

– Это с лесопилки, – шепнул он Варе. – Мне нужно позвонить. Я на пару минут.

– Ты здесь? – тихо и грустно позвал Иван, когда староста вышел. – Я слышу твой запах. Я сразу понял, что ты здесь. От тебя пахнет лесом.

Нос его подводил, но Варя не стала спорить. Он умирал, это правда. Скоро он просто уйдет.

С того момента, как увидела его, Варя думала про способ, к которому баба Дарья прибегала исключительно редко, хотя он определенно был эффективен. Процессы, которые он запускал, Варя не особо понимала, да и исходные данные в тех случаях были иными. Но как раз именно Ивану с учетом его обстоятельств медицина точно не поможет.

Если он выживет, то изменится безвозвратно, и это при том, что и так-то был не таким – почти чужим для своих, почти своим для чужих. Что именно произойдет с ним, сказать сложно, но истории по Ивановке пойдут, безусловно, еще более странные, чем всегда.

Нет, не жалость. Хотя баба Дарья бы и порадовалась такому мотиву, но абсолютно точно нет. Но что тогда это, одновременно взывавшее теплым трепетом вдоль спины и ежившееся в животе? Определения Варя не находила – да и времени на раздумья не было.

– Ты пришла за мной? Ты заберешь меня? – с надеждой спросил Иван.

Варя прокусила себе руку чуть ниже ладони, на самом сгибе. Темная кровь неохотно вышла на поверхность. Иван слабо сопротивлялся, но все же проглотил капли, которые потекли ему в рот. И больше не шевелился.

Стянув рукав до пальцев, Варя вышла в коридор и сказала Фомину, что Иван уснул. Тот понимающе кивнул, хотя и близко ничего не понимал.

Горбатая делила палату с двумя соседками. Обе уткнулись в телефоны на своих койках: одна переписывалась, другая смотрела видео. Старуха, тоже перевязанная бинтами, с марлевыми повязками на щеках, не мигая, смотрела в потолок и казалась мертвой.

– Татьяна! – тихо позвал Фомин.

Больная перевела взгляд на вошедших и, заметив Варю, в ту же секунду ожила. Пытаясь подняться на постели, дергала рукой. Говорить она по-прежнему не могла, только кривила широко открытый рот.

– Ой, что это с ней? – встрепенулась одна из соседок больной.

– Татьяна! Это я, Фомин! Не узнаешь? – пытался успокоить староста.

Старуха пучила глаза, показывая ими на Варю.

– Пф! Пффф! Фффы!

На стене, как раз почти напротив ее койки, кто-то приделал зеркало. Широкая спина Фомина в него не смотрела, так что Варя встала у изголовья и наклонилась к старухе.

– Ыаааааа! – набравшись сил и воздуха, воскликнула она. Совладав с рукой, неловко тыкала ею в зеркало.

Фомин машинально обернулся, но даже значения не придал – бросился в коридор.

– Умирает! Умирает! – позвал на помощь он.

– Точно умирает! – подскочила с койки соседка.