«Ивановский миф» и литература

Волей-неволей задаешься вопросом: почему, зачем понадобилось Вам в качестве оселка для испытания на прочность своих героев взять такой сугубо частный случай, как забастовку рабочих и их „голодный поход“ в райцентр на пятнадцатом году Советской власти, да еще в какой-то мере — это невольно приходит на ум — сопоставить этот поход с походом американских рабочих на Вашингтон в 1894 году?

За событиями, описанными в романе, не видно того большого, величественного, что зачиналось в стране в те годы (в „Истории КПСС“, как известно, период 1929–1932 г. назван героическим), что освещало путь всем, кто не был слепым…»

А ведь лукавил Михаил Николаевич Алексеев, зная прекрасно, какими трагическими для России были те годы. Сам впоследствии в романе «Драчуны» притронулся к «голодной» трагедии начала тридцатых годов и получил за это немало критических «втыков». Но в этом отзыве функционер М. Алексеев взял верх над писателем М. Алексеевым.

В Иванове широкое обсуждение романа «Водополь» состоялось 19 апреля 1972 года на литературной «среде» Ивановской писательской организации. Не обсуждение получилось, а прямо-таки показательный процесс, связанный не только с отдельным автором, но со всеми теми, кто впредь попытается идти неверной дорогой в изображении славного прошлого нашего края.

Роман критиковали за то, что в нем нет образа настоящего большевика, что мало «понятна авторская позиция по отношению двух противоборствующих лагерей». В итоговом выступлении тогдашнего ответственного секретаря Ивановской писательской организации (В. С. Жукова) констатировалось: «…Далеко не каждый случай или факт истории может лечь в основу повести или романа, даже стихотворения, составить интерес для романиста, поскольку наш метод — метод социалистического реализма.

Жизнь текстильного края богата революционными свершениями, героикой, связанной с революцией 1905 года и с защитой Великого Октября.

И мне показалось несколько странным, что из всей истории текстильного края (в романе место действия хоть и не названо прямо, но легко угадывается) романиста заинтересовали и увлекли далеко не самые славные страницы. В основу романа легли события 32-го года — волнения текстильщиков одной рабочей слободы, останов ткацкой фабрики и „голодный поход“ ткачей на районный центр.

Случилось это на 15 году Советской власти!»[329].

Раздавались на том собрании немногочисленные голоса в защиту авторского замысла романа, но они ничего не решали.

По свидетельству жены Владимира Михайловича — Альбины Валентиновны Смирновой — «и моральное, и физическое состояние после этого писательского „суда“ было крайне тяжелым»[330]. Началась травля писателя. Впрочем, еще до собрания в Тейково, к В. М. Смирнову, наведывались люди (один из них выдавал себя за «композитора», другой — за «работника Всесоюзного радио») с явно провокационной целью: интересовались, не собирается ли писатель отправить рукопись за границу.

После собрания, как вспоминает А. В. Смирнова, «уже не „московские организации“, а тейковские напоминали о себе: то требовали в КГБ образцы шрифта печатных машинок, то интересовались, почему нигде не работает (творческую работу за дело не считали), на что живет, даже посещали писателя на дому, интересуясь его бытом. Была устроена проверка письмами и литературой из ФРГ, а потом заставляли „отмываться“ на страницах „Рабочего края“, объяснять, что он никакого отношения к загранице не имеет»[331].

Все это привело к тому, что В. М. Смирнов вынужден был отказаться от первоначального замысла и перенести действие романа во времена начала НЭПа, в 1921 год. После доработки роман увидел свет сначала в журнале «Волга», а после он вышел отдельным изданием в издательстве «Современник» (1977). В своем последнем письме в редакцию одного из московских журналов В. М. Смирнов писал: «После этого (выхода романа в свет, — Л. Т.) я написал и поэму, и новый роман, и повесть. Но первый вариант романа „Водополь“ оставался моей болью все эти годы <…> Переписывать роман с точки зрения новых сведений о нашей истории 30-х годов я не имею возможности по состоянию здоровья. Пусть он останется таким, каким был написан в 1968—70 годах»[332].

Сопоставляя два варианта романа, видишь, как важен для писателя свободный выбор в художественном освоении действительности. Вроде бы второй вариант «Водополя» оказывается с точки зрения романных канонов более выверенным, психологически емким, но с переменой времени ушла социальная острота, драматизм в открытии российской истории XX века.